Я же потому предпочитаю всем этим терминам мой термин вторичного упрощающего смешения, что все поименованные названия имеют смысл гораздо более тесный, чем мое выражение; они имеют смысл — политический, юридический, социологический, пожалуй, не более, не шире и не глубже. Мой же термин имеет значение органическое, естественно-историческое, космическое, если угодно; и потому может легче этих других перечисленных и несколько подкупающих терминов раскрыть, наконец, глаза на это великое и убийственное движение людям, в его пользу по привычке предубежденным… (К.Н. Леонтьев)
Почему современная культура находится в столь плачевном, упадочном состоянии? Мне в последнее время особенно часто задают этот вопрос. Постараюсь на него ответить. Прежде всего хочу обратиться к концепции О. Шпенглера. Современная культура, по Шпенглеру, находится на своей конечной, предсмертной стадии – стадии цивилизации. Шпенглер во всякой культуре (в широком смысле) различает а) культуру (в узком смысле), т.е. всё то, что непосредственно относится к живому духовному творчеству человека, реализации человеческой души (культура, по Шпенглеру, есть душа, выраженная в символических формах), – например, религиозная вера, нравственность, живое художественное творчество, – и б) цивилизацию, т.е. всё то, что связано уже с миром объективаций, отчуждённых внешних форм данного творчества, с одной стороны, а с другой – со сферой материального производства, техники. Культура, для Шпенглера, есть процесс реализации и актуализации человеческой души, сущности этой души, ее специфики, процесс воплощения ее в символических формах. Цивилизация же относится уже к уже-выраженному, к производству этих самых символических форм уже безо всякой «души»; т.е., хочу обратить на это внимание, к некоему уже сугубо внешнему, по сути своей, симулятивному производству. Во всякий период своей жизни культурный организм гармонично сочетает в себе «культуру» и «цивилизацию»; всякое духовное творчество, реализация энтелехии человеческой души так или иначе предполагает, как свой результат, создание материальных объектов, артефактов, т.е. – цивилизацию. Но цивилизация здесь так или иначе подчинена культуре. Иначе говоря, смыслы человеческого существования превалируют над механическим производством; цели человеческой жизни главенствуют над средствами к жизни . Это нормальное положение для развивающегося культурного организма. Но когда духовная энергия культурного организма иссякает, когда жизнь (душа) из культурного организма уходит – остаётся лишь скелет, панцирь, мумия. И это – цивилизация. В этом смысле, мне нравится такая ещё метафора данного процесса: «минеральный источник». Вот минеральный источник, ключ, бьющий из-под земли, – и, постепенно, он образует вокруг себя нечто вроде минерального столбика, а потом, по неким тектоническим причинам, вода уходит, иссякает, и на поверхности остаётся лишь соляной столб; безо всякого источника; это – цивилизация. Современная западная цивилизация, – фаустовская культура, по Шпенглеру, – находится уже в своём старческом состоянии, в состоянии цивилизации. Цивилизация – заключительный этап жизни культуры. После цивилизации – наступает окончательная смерть и распад. Когда воля к жизни, энтелехия жизни в культурном организме иссякает – уже никакие стены, никакие «минеральные столбики» не смогут спасти данный культурный организм от гибели. Например, в прежние времена, когда различные культурные организмы старели и дряхлели – их достаточно легко сметали либо другие, более сильные и молодые еще, культурные организмы, либо просто кочевники (или, как их называл Н.Я. Данилевский, – «отрицательные деятели человечества», своего рода «санитары» исторического «леса»). Современная же западная цивилизация, впрочем, чувствует себя еще достаточно сильной и могущественной, несмотря на духовную и творческую атрофию и вырождение современного фаустовского человека в ней, лишь по причине того, что небывалое прежде в истории бурное развитие техники дало возможность западному человеку, созданному им его культурному организму, заиметь столь мощные «протезы», – вплоть до ядерной бомбы и иных средств массового поражения, включая сюда, разумеется, и электронные СМО, – для своего довольно-таки уже хиленького (прежде всего духовно!) организма, что он, фаустовский человек, всё еще, пока, способен возвышаться над всем Земшаром, над всеми прочими народами и культурными организмами; и намерен возвышаться и впредь. Однако если бы подобных, столь могучих, «протезов» у него, одряхлевшего ныне, не случилось, то, наверное, сей исторический фигурант, – фаустовский человек, – уже был бы сметён какими-либо современными «варварами», более активными и духовно крепкими. И пусть эпоха цивилизации в западноевропейской культурном организме началась еще не так уж давно, по историческим меркам, однако крах фаустовского культурного организма и фаустовского человека – уже не за горами. Но теперь я обращу внимание на такой, вполне могущий тут возникнуть, вопрос, – вопрос, который, впрочем, Шпенглер не ставил, хотя, казалось бы, должен был: почему из культурного организма уходит жизнь, энергия жизни? Почему культурные организмы стареют? Действительно, если с единичным живым организмом тут всё понятно: человек родился, вырос, жил, умер; но в культурном-то организме ситуация несколько иная: да, человек родился, жил, умер, но ему же на смену приходит другой человек, новое поколение, столь же, как он сам некогда, молодое и жадное до жизни, – и цикл воспроизводства жизненных сил в культурном организме вроде бы должен воспроизводиться? Вроде бы. Однако же – он то и дело прерывается. И культурные организмы, отчего-то, ведут себя точно так же как единичные живые организмы: вот они молоды, зрелы, а, вот, стары и дряхлы. Энтелехия жизни уходит. И новые поколения, бывает, отчего-то, уже оказываются отнюдь не достойны своих великих предков. И всё рушится. Отчего? Полагаю, тут нам поможет концепция Л.Н. Гумилёва. Пассионарный толчок , постигающий некий народ (этнос), придаёт этому народу энергетический импульс, заражает его энтелехией жизни, или, как говорит Гумилёв, пассионарностью. Т.е. способностью к целенаправленному сверхнапряжению. Всякую культуру создаёт определённый народ; высокую культуру (культурно-исторический тип, по Данилевскому) создаёт совокупность народов, этносов, объединённых общей ценностной системой и комплиментарностью (чувством взаимной симпатии) – суперэтнос. Для создания развитого культурно-исторического типа, культурного организма, необходим высокий уровень человеческой творческой энергии; эта энергия, по Гумилёву, носит название пассионарности. Пассионарность становится конструктивной и созидательной, когда определена культурной доминантой (ценностной системой); в противном случае, она вполне может оказаться разрушительной для самого же народа. Сперва уровень пассионарности в этнической системе будет нарастать, – пассионарии очень активно передают свой «ген» своим потомкам, – однако достигнув некоторого максимума в акматической фазе, данный «ген», или система генов, отвечающих за пассионарные характеристики человека, будучи рецессивным, начинает постепенно, медленно, но верно, вымываться из системы, «уходить», – наступает, по Гумилёву, фаза надлома, – своего рода критический возраст культурного организма; впоследствии, когда пассионарность в системе становится довольно низкой, но всё же еще достаточной, наступает фаза инерции; и вот тут-то и начинается то, что Шпенглер называет эпохой цивилизации; а уж после инерции – нас ждёт фаза обскурации, т.е. та фаза, в которой пассионарность падает до нуля, и народ, создававший высокую культуру, имевший свою великую государственность и самостоятельность, становится просто обречён сойти с исторической сцены. Конец. Пассионарный толчок постиг народы Западной Европы, по Гумилёву, на рубеже VIII-IX веков, пройдя от Скандинавии, через северо-запад современной Германии, Голландию, северо-запад и запад современной Франции, северо-запад Испании. Полный цикл этногенеза, т.е. рождения, развития и старения народа, длится около 1200-1400 лет, – и это и есть, по сути, время жизни культурного организма, созданного тем или иным народом. Народ (этнос, суперэтнос) – живое тело культуры, культурного организма. Если этногенез фаустовского культурного организма начался с VIII-IX века (с походов викингов) , то нынешняя эпоха – это эпоха, для фаустовского культурного организма, есть уже эпоха поздней инерции («инерционная фаза», по Гумилёву, т.е. «золотая осень» культуры и народа), поздняя осень культуры. Т.е., по Шпенглеру уже, эпоха цивилизации, культурной старости. Западный человек стар и дряхл; и держится, повторюсь, лишь благодаря своим мощнейшим техническим протезам. Русский философ К.Н. Леонтьев подобную, последнюю, стадию жизни культуры и народа ее созидающего называл «вторичным смешением», этапом «вторичного упрощения». Молодость культурного организма, по Леонтьеву – это «первичная простота»; расцвет, зрелость – «цветущая сложность»; на этом этапе человеческой энергии (пассионарности) хватает создавать, творить культурное, системное разнообразие, своеобразие; старость же – «вторичное смешение»; энергия уходит, исчезает, всё богатое системное разнообразие снова сглаживается, нивелируется, деградирует, смешивается; «культура», и человек в ней, становятся «одномерными» (культурная «энтропия»). Для Леонтьева, аналогично, Западная (европейская) цивилизация – находится в состоянии старости, «вторичного смешения» (в этом смысле, симптоматичны, например, ныне пропагандируемые безличные здесь «толерантность», «политкорректность» и т.п.). Кстати, говоря о «цивилизации», Л.Н. Гумилёв очень хорошо замечает, что «цивилизация» – это лишь красивое слово, которым торговцы, прибравшие к рукам власть в инерционной фазе, обозначили данное время, когда заняли господствующее положение. Западная (фаустовская) цивилизация состарилась, – это очевидно со всех сторон. Причём, хочу заметить, что на всяком этапе жизни культурного организма, в зависимости от уровня наличествующей жизненной энергии (пассионарности), в нём создаются свои, свойственные лишь этому этапу, характерные для него, этические правила, ценности, мировоззренческие установки, принципы бытия. Очевидно, что народу, находящемуся на стадии этногенеза, характеризующейся высоким уровнем пассионарного напряжения («акматическая фаза»), будет свойственна этика чести, самопожертвования; а для народа, положим, находящегося в инерционной фазе – этические правила будут более размытыми, «прагматическими». Что мы, кстати, сейчас и наблюдаем. Я сказал выше о «торговцах». И этика ныне, к слову, у нас уже вполне «торгашеская», «утилитарная», её как бы и нет уже, одна видимость осталась; этическое подменяется юридическим, нравственность – формальным правом; совесть, нравственность срезается как «лишняя сущность». Господин современной цивилизации – Капитал. Он, как пишут многие авторы (Делёз, например), есть уже единственный ныне Субъект. Капитал, по сути своей, антикультурен. Он существует своим приростом; а для этого, бесконечного и безмерно его прироста, необходим Потребитель, – потребитель, который может (должен) потреблять безмерно и бесконечно; его, потребителя, потребности должны безмерно и бесконечно разрастаться; и чтобы удовлетворять эти свои, зачастую уже крайне искусственные, потребности, этот человечек обрекается, предавая себя, смыслы бытия, забвению, безудержно и безнадёжно вращаться в сфере «рынка», гоняясь «за деньгами». Что мешает подобному бесконечному потреблению и верчению? – прежде всего, Культура, с её нормами и Ценностями, этическими правилами; человек, в культуре, оформлен, имеет свои культурные ограничения. Человек, по сути своей, и создан самоограничением; есть самоограничение – можно вести речь о человеке, о его свободе и ответственности, можно вести речь о Народе; а нет самоограничения – перед нами лишь потребитель, масса, нечто аморфное, раскодированное (лишённое культурных кодов). Капитал создаёт лишь симулякры, дутые миры, – своего рода вторичные «миры майи»; поэтому некоторые исследователи и называют современную «культуру» симулятивной (Бодрийяр, например). Лучшая метафора для понимания сущности Капитала – это мыльный пузырь; он пуст внутри, но может бесконечно (?) раздуваться, производя радужные переливы на своей огромной поверхности. То же и с людьми данного общества, с «производством человека» – люди опустошаются, лишаются внутреннего измерения (этоса, совести, ценностей, идеального, смыслов) и обращаются, внутренне, во всё раздувающийся Хаос (χάος, буквально – зияние) вожделений, потребления, «вещизма». Капитал – подобен первоматерии («меон», μη ον античной философии). Первоматерия суть чистое различие (хаос); вот Капитал и производит тотальное разделение, разобщение людей – каждый «сам по себе», «частный собственник», «война всех против всех»; и в конце концов, ныне, этот процесс «разделения» доходит до того, что человеческий «индивид» (вроде как нечто, значит, «неделимое») обращается в «шизотипическую личность», разделённую в себе, в совокупность собственных социальных масок, вытеснивших «лицо» симулякров «личности». Все люди вроде как разделены, «индивиды», но по сути своей – очень однообразны, «никакие», стандартизированы, – массы . Оттого-то либерализм – и есть наиболее востребованная ныне идеология, как раз и представляющая человека как «индивида», т.е. «атом», оторванный от «фантомов культуры» (справедливости, общественных ценностей), действующий сугубо в своих эгоистических (т.е. непомерно раздутых, онтологически пустых) своекорыстных интересах. Если в прежние времена Капитал всегда был в культурной узде, – в частности, во всех традиционных культурах существовал запрет на ростовщичество, – и человек, худо-бедно, был Хозяином этого «демона» (Капитала), то теперь сей «демон» вырвался из «кувшина» окончательно и сам завладел своим незадачливым «Аладдином». Однако мы тут говорили о фаустовском культурном организме (романо-германском культурно-историческом типе), в то время как русский суперэтнос, русский культурный организм – это ведь нечто совершенно иное, созданное, по Гумилёву, пассионарным толчком ХIII-XIV века, нечто более молодое. Нам еще рано, подобно Западу, «закатываться» и умирать. Если западная цивилизация находится уже на излёте «инерции», сползая к фазе обскурации, то русский этно- и культурогенез – находится в стадии надлома, только переходящего в инерционную фазу. Однако здесь существуют еще две проблемы. Во-первых, это то, что фаза надлома, в которой ныне пребывает русский культурный организм, есть весьма опасная для жизни культурного организма стадия, – своего рода «переходный возраст», чреватый возникновением и активной деятельностью разного рода антисистем ; отсюда – революции, обостряющиеся внутренние противоречия и т.д. Плюс к тому, во-вторых, на эту же проблему накладывается случившийся с русской культурой, во время «петровских реформ», используя понятия Шпенглера, псевдоморфоз. Т.е. растущему русскому культурному организму навязываются, вроде как с «благими намерениями», чуждые государственные и культурные формы, удушающие и искажающие его. Культуру постигает внутренний раскол: «верхи», «элита», отрывается от почвы, переориентируется на Запад (на фаустовскую культуру), отчуждается от собственной сущности; «низы», народ – обрекаются на бесперспективность своего культурного и общественного развития и тоже, тем самым, искажаются и отчуждаются, деградируют. Иначе говоря, учинившийся культурный псевдоморфоз подавляет и искажает своеобразное развитие русского культурного организма, его энергии; энергии эти становятся более «чёрными», деструктивными. И посему – тем больше оснований становится для возникновения и развития антисистем; сама управленческая система, отчасти, становится антисистемой (отсюда, предательство «элитой» своей страны и народа (в феврале 1917-го, в 1991-м); множество «агентов влияния», действующих в английских, например, интересах в высших эшелонах власти, что в «царский» период, что в советский). Оттого-то Россию столь и потрепало в ХIХ-ХХ веках, в фазе надлома; и до сих пор треплет. Но отсюда, из псевдоморфоза, вытекает еще одна проблема, весьма чреватая для русского культурного организма ранней гибелью. Дело в том, что основные мировоззренческие установки состарившегося фаустовского культурного организма навязываемые и, во многом, навязанные, ныне России – это мировоззренческие установки старика; а для России, всё же более молодого культурного организма, – находящегося, по-видимому, в возрасте зрелости, – подобные мировоззренческие стереотипы и стереотипы поведения будут, и есть, губительны. Это как если бы взрослый человек стал питаться, как совсем пожилой и жить в таком же «пенсионерском» режиме. Как следствие – быстрое вырождение и атрофия. И те, кстати, «ценности», которыми живёт сей пожилой господин, западная цивилизация, которые он, сей пожилой господин, в силу установившегося своего господства над миром , навязывает всем и позиционирует их, как, якобы, «общечеловеческие», суть лишь «ценности» этого пожилого господина; его и только его, причём находящегося в глубоко пенсионном возрасте. Причём, этот мир, мир фаустовской цивилизации, уже давно не ведает, в принципе, – с эпохи утверждения власти в нём Капитала, – никаких ценностей, зная лишь всему «цену»; в рыночном обществе – всё продаётся и покупается. Так что в современной мифологеме «общечеловеческих ценностей» присутствует двойная ложь: во-первых, ценности, в принципе, не могут быть «общечеловеческими», потому как всякий раз, во всякой культуре, они вырабатываются своеобразными и особенными; причём на разных стадиях жизни всякого культурного организма – они опять-таки будут по-своему специфичными. А во-вторых, фаустовская (западная) цивилизация уже не ведает, с воцарением Капитала, что такое «ценности», в принципе; понимая под ними, скорее лишь «стоимости», «цены», не более того. А ценности, к слову, это то, что не продаётся и не покупается, это то, ради чего человек живёт, более того, в полном смысле этого слова, это то, ради чего человек может умереть. Иначе говоря, то, что западная цивилизация ныне, а именно Англосаксы, навязывают всему миру как «общечеловеческие ценности», в купе с прочими подобными мифологемами, суть лишь идеологический таран и вирус, подтачивающий и разрушающий все прочие, возможные, культурные, ценностные системы; с единственной целью – захвата рынков, ресурсов; т.е. – установления своей Власти ; а по сути – Власти Капитала («печатного станка»). Другой аспект деструктивной деятельности Капитала, относительно самой западной цивилизации, подтачивающий ее основания, состоит в том, что для Капитала, его Прироста, требуется дешёвая рабочая сила, и оттого Капиталу становится крайне выгодно наличие множества неевропейцев, представителей других культур и народов, как дешёвой рабочей силы, в Европе и Америке, – что, неизбежно, так или иначе подтачивает, изнутри, и без того уже шаткую культурную и политическую систему европейской (романо-германской) цивилизации. Сюда же, навязываемые прежде всего Капиталом – разлагающие социо-культурную иммунную систему «толерантность», «политкорректность» и т.д. Так сиюминутные интересы Капитала входят в актуальное противоречие со стратегической государственной политикой и культурой. Но если причины неизбежного, можно сказать, упадка фаустовской (западной) цивилизации состоят в том, что эта цивилизация а) находится уже, по Шпенглеру, именно в стадии цивилизации, предсмертной стадии жизни культурного организма, б) в состоянии «вторичного упрощения», по К. Леонтьеву, в) на этапе конца инерции, переходящей в фазу обскурации, по Гумилёву; и плюс к этому добавляется почти уж целенаправленная в ней политика уничтожения Идеального, ценностных систем Капиталом; то что касается русского культурного организма – здесь «история болезни» несколько иная. Прежде всего, причины нынешнего культурного упадка в России, – хоть мы еще и не скатились до фаустовского «культурного» безобразия, но уже близки к тому, – в культурном и государственном псевдоморфозе. Во-первых, псевдоморфоз подразрушил и исказил самостоятельное развитие русского культурного организма; во-вторых, навязываемые фаустовским «старичком» стереотипы, паче полагаемые как некая «истина», и воплощаемые здесь, в России, в совершенно иной культурной реальности, зачастую оказываются просто губительными, производящими обратный эффект; паче подобная практика вырабатывает в наших людях стойкое нигилистическое, антисистемное мировоззрение, внедряя стереотипы презрения ко всему русскому, отечественному и т.п. нелицеприятные и саморазрушительные для нас вещи. Плоды чего мы ныне бездарно пожинаем. Т.е. упадок и деградация нашей культуры сегодня – вещь, во многом, искусственно привнесённая. И я полагаю, что у русского культурного организма есть еще достаточно сил и собственной творческой энергии для исцеления, преодоления псевдоморфоза, обретения, вновь, собственной культурной доминанты развития, собственных ценностных моделей. Для этого нужна самая малость. Собственная Идея бытия и развития. И медленно, но верно, и экономически, и культурно, и политически отвязываться от больного «старичка», весьма еще крепкого и могущественного в своих электронных и механических протезах, столь же крепко присосавшегося к русскому организму, как, впрочем, и ко всему миру, как к своим донорам. Беда и проблема еще в том, что сей старичок, овладевший сейчас всем миром, неизбежно скоро («неожиданно») умерев, может потянуть за собой в могилу и весь прочий мир; и этот момент тоже надо учитывать. Посему нам просто жизненно необходимо медленно, но верно, отвязываться: от доллара в экономике, от откровенно вырожденческой, отупляющей поп-индустрии «массовой культуры», и, вообще, нужно «выдавить из себя раба» бездарного европейничанья. Россия – не Европа, не «Запад»; Европа – отдельный культурный мир, и Россия – целый отдельный культурный мир; Россия, пространственно, даже больше, чем Европа; а то, что больше (в макромире) не может быть частью того, что меньше; Россия, отчасти, принадлежит Европе, точнее – тесно с нею связана, многое от Европы переняла; но для самой Европы, Россия есть нечто, априори, неполноценное, неполноценно европейское, чужое и чуждое. И если Россия уничижится до бытия «частью Европы», захочет «в Европу», то, тем самым, представит себя чем-то качественно меньшим, нежели она есть в действительности, – а Европа, Запад, разумеется, будет этим весьма довольна: Россия сама стала качественно меньше, чем Европа! сама поставила себя в подобное, уничижительное, положение! Нам, России, нужно от западной цивилизации, как, впрочем, от всякой иной культуры и цивилизации, брать всё лучшее, полезное, но сугубо избирательно и с умом, учитывая местную специфику, адаптируя заимствуемое к ней, но нисколько не раболепствуя, и не полагая себя чем-то лишь «вторичным», «второсортным». Свой ум, своя сила, своя воля и творческая энтелехия – вот что нас только и может вытащить из той культурной ямы, в которую мы, во многом, сами себя загоняем и загнали. Надо понять, что помочь себе можем только мы сами и никто более. То же и с культурой – наша культура может быть лишь детищем нашего духа, а ничьего иного. Паче, в отличие от фаустовской цивилизации, у нас еще есть Возможность, наша культурная беда вполне поправима, мы еще относительно молоды.
Примечания: 1.Для внесения ясности в понятия, «культуру в широком смысле» я называю, вполне по-шпенглеровски, «культурным организмом», а «культуру в узком смысле», как это понятие использует и Шпенглер, я называю, здесь, просто «культурой».
2.Отечественный философ Н.А. Бердяев очень удачно, вслед Шпенглеру, заметил, что в эпоху цивилизации средства к жизни подменяют собой цели человеческой жизни (см. его интересную статью «Воля к жизни и воля к культуре»).
3.Пассионарный толчок – воздействие, по Гумилёву, космической энергии на те или иные народы, производящее генетическую мутацию в человеческой популяции на той территории, на которую пришлось, – и спокойные было прежде народы, жившие в гомеостазе с окружающей средой, приобретают активность, запредельную жажду свершений.
4.Впрочем, я бы не стал так уж безнадёжно говорить о подобной исторической обречённости, – ибо зная законы этногенеза, полагаю, можно, используя грамотное Управление, обществу вполне нормально существовать и развиваться, например, энергетически подпитывая свою общественную систему извне, или – грамотно задавая необходимую систему идей, ценностей, этих своего рода энергетических активаторов.
5.Современное состояние культуры сейчас называют состоянием «постмодерна», т.е., если суммировать все характеристики данной ситуации, лучше всего и определяемой именно как – «вторичное смешение и упрощение».
6.Современное общество называют «массовым», а культуру «массовой»; хотя последнее, как мне представляется, есть противоречие в определении. Культура – это всегда форма, образ, идея; масса – нечто, по определению, аморфное, бесформенное, текучее. Культура предполагает разнообразие, иерархию в себе; в массовой же «культуре» ничего этого нет. Я полагаю, оттого, неправильно говорить «массовая культура»; можно говорить «массовая цивилизация», например, – это будет хоть как-то соответствовать действительности. Паче, «массовая культура» как раз и есть «дитя» эпохи «цивилизации».
7.Антисистема – понятие, введённое Л.Н. Гумилёвым для обозначения неких общественных и идеологических образований внутри культурной системы, чьи установки и деятельность крайне негативны для жизни системы, для жизни культурного организма, направлены на его разрушение.
8.Называемое ныне «глобализацией», по сути, есть утверждающаяся, посредством «Печатной машинки», информационной и военной силы, Власть англосаксов (англосаксы – специфическая романо-германская ветвь, ныне утвердившаяся в своей власти как внутри самого фаустовского мира, так и, вообще, в значительной степени, во всём остальном мире).
9.Так называемые «общечеловеческие ценности», и прочие сопутствующие им пустые идеологемы и риторические фигуры, манипулирующие сегодня массовым сознанием, играя на фантазиях и желаниях толпы, суть лишь прикрытие той же глобальной Власти «Печатного станка».
10.Так что всякий, кто говорит, что, мол, Россия – это часть Европы (Запада), суть либо провокатор и агент информационного идеологического влияния этой самой Европы (Запада), либо просто используемый в тёмную, вышеупомянутыми манипуляторами, очень мягко говоря, наивный человек, коих, увы, у нас много. В то же время, Россия – это, конечно, и не Восток; вообще, само разделение на Запад («западную культуру») и Восток («восточную культуру) крайне неграмотно; поскольку тот же Восток – в себе весьма разнообразен: это отдельные культурные миры – и Индии, и Китая (Дальневосточный), и исламский (Ближневосточный арабский), и т.д., каждый из которых столь же отстоит от другого, как от западноевропейского. Вот и Россия – это отдельный, самостоятельный, самоценный культурный мир; не «Запад» и не «Восток».
