Декабристы. Часть 9. Восстание «декабристов» и «цветочные революции» - 12 Июля 2018 - Блог

Декабристы. Часть 9. Восстание «декабристов» и «цветочные революции»

«…О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
Едва, дымясь, она сверкнула
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула —
И не осталось и следов…» (Ф.И. Тютчев)

...Сопоставляя «восстание декабристов» с тем феноменом, который ныне носит название «бархатной революции», можно сказать, что, с одной стороны, данное «восстание» походит на подобное действо, с другой стороны, всё же, имеет некоторые нюансы, несколько выкраивающие его из данной политтехнологической модели.

Для осуществления типичной «бархатной революции» необходимо наличие следующих основополагающих составляющих:

1.Внешний Субъект-Игрок, по мановению дирижёрской палочки которого и происходит данное политическое шоу; также этот Субъект предоставляет соответствующее финансовое, политическое (поддержка «мировым сообществом») и медийное (пиар в «мировых» СМРАД) обеспечение.

Таковым Субъектом в настоящее время является Транснациональный Капитал, гнездящийся, прежде всего, в своей Метрополии: в СГА и Великобритании.

В начале XIX века подобным Субъектом выступала прежде всего Британская Империя, – провернувшая незадолго до того подобного рода «революционный сценарий» во Франции: попытавшись, тем самым, вывести Францию из Мировой Игры, как главного своего геополитического конкурента, – и ей, Великобритании, тогда это, отчасти, удалось, – правда, спустя лишь серию «Наполеоновских войн». Впрочем, «Французская революция» была спровоцирована Великобританией, априори, отнюдь не в «бархатном» её варианте, а во вполне и откровенно «классически» «кровавом», без обиняков и лишних сантиментов; и, как «классическая» революция, привела она, действительно, и к определённым преобразованиям в социально-экономическом укладе Франции («буржуазная революция»).

В качестве подобного рода Субъекта-Игрока Британская Империя сработала и в политическом акте убийства Императора Всероссийского Павла I, – но это, впрочем, был типичный «дворцовый переворот-заговор»: т.е. иного рода акция, нежели «революционное действо».

Можно, наверное, утверждать, что Великобритания, здесь, в «восстании декабристов», всё же не выступала в качестве стратегического Игрока-Субъекта, – хотя, конечно, так или иначе была осведомлена о готовящейся, возможной, «революционной» акции и, разумеется, её поддерживала («морально-идеологически», прежде всего), однако это было, с её стороны, скорее лишь пассивной лукавой поддержкой, а не активной целенаправленной Игрой Кукловода (как, например, в акции убийства Павла I): а, вдруг, чего-то у этих балбесов (заговорщиков, будущих «декабристов») и получится, и Россия, тогда, рухнет, неизбежно, в смуту, – и вот в этой возникшей «мутной водичке», мы, Великобритания, вполне сможем изловить свои «золотые рыбки», реализовать свои геополитические интересы. Проще говоря, восстание декабристов, по-видимому, не было целенаправленно инспирировано Британией, но, конечно, было ею ненавязчиво поддержано.

Отсюда (из «Коварного Альбиона»), можно предположить, в частности, и возникает, с лукавой иностранной-английской подачи, в «манифесте» Трубецкого абсурдный, – с точки зрения элементарного политического здравого смысла, – тезис об «уничтожении постоянной армии»: подобного рода «тезис» не мог войти в головы восставших без «мудрого английского» совета (через те же Ложи, пусть уже и запрещённые тогда).

2.Внутренний Субъект-Игрок, – а именно определённая часть элиты страны, весьма заинтересованная в проворачивании подобного толка действа-шоу.

Обыкновенно, в сегодняшних «бархатных революциях», в подобном качестве выступает та часть местной компрадорской элиты, которая теснейшим образом связана с вышеуказанным Транснациональным Капиталом и, своеобычно, «находится у него на посылках».

Современные «бархатные революции» представляют собой политическое шоу передачи (под внешним давлением) власти от просто лояльной (по отношению к Метрополии) местной элиты, но всё-таки пытавшейся хоть как-то удерживать остатки государственного суверенитета страны, – к той части элиты, которая готова сдать в стране всё, с потрохами, Транснациональному Капиталу.

В тогдашней ситуации (начало XIX века) в Российской Империи, с одной стороны, действительно, присутствовала, и очень серьёзно, британская агентура влияния, да и самой влиятельной частью «отечественной» тогдашней элиты была именно «англофильская» её часть, – готовая ради английских интересов и «пирожков» хоть мать свою продать; и, кстати, продавала (Родину уж точно).

С другой стороны, для того, чтобы «бархатный сценарий» провернулся вполне успешно, необходим такой нюанс-момент, как отсутствие полного государственного суверенитета. Сегодня те страны, в которых «успешно» прокручивается «бархатный революционный сценарий», изначально, являются, в той или иной мере, криптоколониями вышеуказанных англосаксонских Метрополий и, в значительной мере, – финансово-экономически, и идеологически, и пр., – контролируются указанными Метрополиями. Потому как, в противном случае, любая попытка осуществления подобного толка «революций» нормальным суверенным государством просто пресекается на корню в зародыше: безо всяких соплей и лишних сантиментов.

Так вот, Российская Империя в рассматриваемый период, хоть и находилась под колпаком Псевдоморфоза, и хоть значительная часть элиты Империи была тесно завязана на Великобританию, и даже являлась агентами влияния оной, в целом, как государство, Россия не являлась криптоколонией, – благодаря, кстати, прежде всего, своему самодержавному (хоть и псевдоморфически искажённому) типу правления, – и, полагаю, обладала необходимого уровня суверенитетом (даже после убийства Павла I), чтобы смочь подавить «бархатное революционное шоу» в зародыше (впрочем, надо признать, что Британия сумела-таки втянуть тогдашнюю Россию в войну с Наполеоном, после вышеупомянутого убийства Павла, вопреки её собственным, России, интересам).

Также, надо заметить, что, собственно, «бархатные» «революционные сценарии» в те времена ещё отработаны не были, – времена были несколько другие, более простые, скажем так, – и «революционные» акции тут ещё не обрели моду обряжаться в «цветочно-бархатные» формы. Всё тут происходило более, скажем так, брутально и откровенно кроваво.

В то же время, замечу и то, что выступление «декабристов» всё-таки уже имело при себе и определённые зачатки «бархатных переворотов»: «декабристы» вывели полки на площадь, изначально, вроде как «мирно», – но, в то же время, и «грозно»: ибо, в случае чего, если государственная власть попытается применить силу против восставших, то и восставшие «революционеры» тоже, значит, вполне могут ответить, будучи вооружёнными.

Т.е. если сегодня, в «бархатных революциях», на революционном «фасаде» у нас вывешены «мирные» «цветочки», – гвоздички или тюльпанчики,– а отмороженные вооружённые боевики стоят-скрываются, здесь, за всей этой цветочной мишурой и появляются на поверхности «революции» лишь тогда, когда «революционная» шоу-акция приобретает необходимый объём и накал и при наличии определённого, всё-таки, сопротивления колеблющейся государственной власти, да и для устрашения тех, кто не согласен с подобного рода переворотом, – что мы «во всей красе» видели на «украинском майдане», – то в начале XIX века «восставшие» полки сразу предстали вооружёнными.

И тут, с учётом всего вышеперечисленного, перед нами предстаёт довольно-таки странная ситуация: «восстание» (отчасти, даже, «бархатное») есть, а реальных Субъектов его – нет.

По крайней мере, я так и смог, сколько ни старался, никого на эту роль, хоть сколько-нибудь обоснованно, «зацепить».

Как такое может быть? Никак, казалось бы, не может…

Иногда, впрочем, на роль подобного рода Субъектов некоторые исследователи пытаются выводить тех или иных представителей тогдашней российской высшей элиты, – например, Константина или генерала М.А. Милорадовича.[1] – Что касается Константина, то здесь и говорить даже, полагаю, не о чём (см. ниже). Касательно же Милорадовича, я бы заметил следующее: указанному генералу, во-первых, просто не имело смысла замышлять подобного рода государственный переворот, – причём, с весьма туманными перспективами, – потому как он и без того достиг, почитай, всего, чего можно было достичь, своего карьерного «потолка», – военный генерал-губернатор Санкт-Петербурга!, – и так всё есть («объективный аспект»); а во-вторых, и по личным качествам, данный боевой генерал в мирной жизни любил роскошь и покой (на войне же, напротив – «всегда впереди, на лихом коне»), и явно отнюдь не горел желанием рулить Большой Политикой, выбиваться в «цари-диктаторы» («субъективный аспект»).[2]

Хотя, конечно, должность генерал-губернатора была тогда, действительно, ключевой, – в плане обеспечения безопасности государственной власти, – нелишне вспомнить, к случаю, что и главный заговорщик в деле убийства Павла I – П.А. Пален, тоже был, в 1801-м г., военным губернатором Петербурга. К слову, сей Пален как-то заметил Пестелю, – обращу внимание, что, значит, зная о наличии у того «тайного общества», – в качестве «мудрого совета»: что, мол, если в вашем «тайном обществе» будет 12 человек, то один, хе-хе, из них, как минимум, завсегда, точно будет предателем…

Можно предположить, что Милорадович, как столичный генерал-губернатор, конечно, знал о «заговоре» и о «тайных обществах» (в частности, о «Северном Обществе»), – паче учитывая, что один из активных-известных заговорщиков, Фёдор Глинка,[3] состоял при нём адъютантом «по особым поручениям» и «начальником канцелярии», – и в силу личных особенностей, и вследствие общего элитного настроя («Олигархический принцип»), генерал-губернатор смотрел довольно снисходительно, сквозь пальцы, на наличие «тайных обществ» («Северного Общества» и пр.) и, вообще, на зреющий заговор, – и мог быть, скажем так, «пассивно сочувствующим» заговорщикам; но он никак не был активным, здесь, Игроком-Субъектом, Кукловодом.

Он, Милорадович, даже, возможно, – вполне в соответствии с законами существования управленческих-бюрократических систем, – мог, как генерал-губернатор, так или иначе пытаться держать под контролем, «на поводке», данную «систему заговора», дабы: а) либо выслужиться, при оказии, «вдруг» «раскрыв антиправительственный заговор», б) либо самому, при иной оказии, использовать данных «заговорщиков» в своих, возможных, элитных интригах. Но это совсем не роль Субъекта, управляющего антигосударственным заговором и держащего в своих руках все его нити.

Сюда же можно, наверное, добавить и то, что мать застрельщиков заговора братьев Муравьёвых-Апостолов тоже была сербкой (девичья фамилия Черноевич), и это тоже могло быть дополнительной причиной снисходительного отношения Милорадовича к «муравьёвским» «тайным обществам».

Да, Милорадович более симпатизировал великому князю Константину Павловичу, нежели Николаю Павловичу; и, обратно, Константин симпатизировал Милорадовичу более, нежели Николай; да, личные отношения Николая и Милорадовича тёплыми назвать было нельзя; да и, вообще, очень возможно, они, любвеобильные Михаил Андреевич и Николай Павлович, не смогли поделить тогда некую одну пассию-актрисульку.

Да, по-видимому, всё-таки именно Милорадович, – возможно, имея некоторую информацию об определённых, скажем так, проблемах с наследованием престола, – заставил, как только пришло известие о смерти Александра, обескураженного Николая присягнуть, скорее быстрее сейчас же немедленно, Константину, – вопреки всем правилам: не дожидаясь Константина, без особой на то («присягать здесь и теперь») какой-либо видимой необходимости; и незадачливый-неопытный Николай, по-видимому, подавленный напором Милорадовича («человека Константина»), пошёл у того, тогда, на поводу. Да, когда в Госсовете открылась информация («секретный пакет») с отречением Константина, именно Милорадович стал пытаться «гнуть линию», что даже если это всё, мол, так, но Николай всё равно не может быть Императором, потому как он, своей присягой Константину, хе-хе, сам, в свою очередь, отрёкся от престола... – Последнее, конечно, полное, извините, фуфло, – однако, бывает, что и такая «версия» в некоторых судах, нечистых на руку, «юридически прокатывает».[4]

Да, всё это так, но что, всё-таки, делать, ежели Константин сам отрёкся, окончательно и бесповоротно? – не тащить же его силком на трон?...

Нет, Милорадович, даже с учётом всего вышесказанного, не мог быть, здесь, Субъектом-Кукловодом «восстания».

Однако, если рассматриваемый Милорадович, здесь, не Субъект; то кто же этот «Субъект»? Попробую всё-таки определить некоторую «субъектность» восстания.

Прежде всего («во-первых»), тут нужно учитывать, в целом, Олигархический принцип. Проще говоря, стремление элиты, как тенденцию, «иметь в стране всё ни что при этом не отвечая»; этому, разумеется, так или иначе, «мешал» царь-император, – даже если учитывать его, тогдашнего Императора (Александра I), определённую «слабость», как именно Императора, – и, вот, если, вдруг, у этих «горячих молодых людей» («декабристов») что-нибудь такое да выгорит, и они, действительно, победив, утвердят «конституцию», «ограничив» власть монарха, или, вон, вообще, учинят «республику» (сиречь, в наличествующих условиях, по факту – олигархию), то это даже будет, для нас, высшей элиты, «правящего класса», очень даже хорошо: мы станем полными «хозяевами жизни».

И потому «декабристский» заговор спокойно себе существовал, двигался «как по маслу», – опять же, почти в буквальной форме «Марио идёт грабить банк!», – и не знал об этих «тайных обществах» и их замыслах только, по-видимому, ленивый, но все, так или иначе, представители элиты, по крайней мере, в подавляющем своём большинстве, вполне сочувствовали тому, чего хотели «заговорщики».

Мол, пусть эти ребятки «прощупают» царя, его Власть, «на вшивость», – авось у них и получится что-нибудь, – а мы посмотрим…

Иными словами, можно сказать, что конкретного Субъекта-Игрока тут, в элите, по-видимому, как такового, на тот момент, не было, но был – Субъект-класс, «правящий класс», пассивно выдерживающий свой телеологический «тренд» Олигархического принципа…

Сюда же («во-вторых»), по-видимому, накладывалась гвардейская традиция-привычка «менять императоров», – что неоднократно имело место в XVIII веке (5 переворотов, как минимум), – по своему усмотрению; правда, меняли они, гвардейцы, тогда императоров и императриц под «чутким руководством» кого-либо из представителей высшей элиты, её кланов-группировок, – однако свою политическую силу она, гвардия, знала и помнила очень хорошо; и пусть на дворе был уже новый, XIX, век, и последняя подобного рода «императорская замена» была произведена уже вроде как давно (в 1801-м г., убийство Павла I), однако: не пора ли освежить нам память?!, не возвернуть ли былые лихие времена, а?!... – Но только теперь надо не ставить нового «императора», а самим порулить, в соответствии со своими собственными интересами и требованиями: вплоть до «республики»! – Времена-то изменились, и мы, вот, значит, вполне с новыми веяниями Времени, учиняем на Руси новый тип правления: нашу «демократическую диктатуру»!...

Проще говоря, у лихих гвардейцев, паче вернувшихся победителями с войны (о чём см. выше), вполне могла закружиться головушка, – вследствие чего они могли наивно поверить в свою реальную политическую призрачную субъектность, самим же себе внушённую, по своей «гвардейской переворотной традиции».

Сюда же, возможно, можно добавить произошедшую в ту пору в Европе серию «буржуазных революций», осуществлённых такими же заговорщиками («карбонариями» и пр.), после которых буржуазно-олигархическая «хунта» так или иначе приходила к власти, подвигая местных монархов (в Испании в 1821-м г., в Португалии в 1820-м г., в Пьемонте в 1821-м г., в Неаполе-Сицилии в 1820-м г.). – Вот и местные российские «братья-заговорщики» могли подумать: а чем мы хуже?!...

Кстати, упомянутые революции, по-видимому, с другой стороны, также поспособствовали тому, что Александр I, испугавшись повторения подобного развития событий и в России, запретил «тайные общества» (в августе 1822-го г.).

В-третьих, разумеется, благородный пафос восставших подогревался, реально, скверно-невыносимым «крепостным состоянием» крестьян, – которое, действительно, для всякого совестливого русского человека так или иначе представлялось невыносимым, настоятельно требующим отмены.

Впрочем, надо заметить, что данное («крепостное») состояние также было следствием всё того же Псевдоморфоза: крепостническая модель была тоже банально заимствована с Запада (Польши и т.д.). Однако если в Западной Европе подобное «состояние» уже постепенно повсеместно отменялось, – в связи с соответствующими экономическими общественными изменениями, – то в России, где вся социокультурная ситуация была совершенно иной, иных корней и оснований, крепостное состояние, тупо перенесённое из Европы, утвердившееся при Петре I и достигшее своего «апогея» при Екатерине II, как бы застыло, оставаясь унизительным «стабильным» явлением, – причём, наипаче после манифеста «О даровании вольности…» (1762-й г.; Пётр III) и «Грамоты на права…» (1785-й г.; Екатерина II), так или иначе развращающих правящий класс (дворянство), обращающих их из служилых людей в социальных паразитов (красноречивый нюанс: за данный «указ», Петру III члены тогдашнего Сената, в 1762-м г., даже хотели поставить золотой (так!) памятник!).

Наверное, для большинства представителей правящего класса тезис «декабристов» об отмене «крепостного состояния» выглядел негативно: они, привыкши «иметь рабов», вовсе не хотели чего-то подобного, – однако, по-видимому, данный «декабристский» тезис особо их, высшую элиту, не пугал: мол, всё равно, никто не даст этим «заговорщикам», даже в случае захвата ими власти, «освобождать» крестьян! – Мол, царя свергнуть – пожалуйста! – весь наш «правящий класс», в сущности, будет не против, хе-хе; а вот «освобождать крестьян» – нет уж, ребятки, дудки!, – как-нибудь без этого обойдётесь…

Вот, положим, на волне своего «либерального пафоса», Александр I издал указ о «вольных хлебопашцах» (в феврале 1803-го г.), дающий прямое право помещикам освобождать, за выкуп и без, с землёй и без, своих крепостных, с одной стороны, а с другой – забирать их вновь обратно, если те как-то в чём-то не выполнят своих обязательств, например, не оплатят вовремя «выкупной долг»; так вот, по данному «указу», за всё время правления Александра I «на волю» было отпущено… всего-то 47 тыс. крепостных. – Помещики, очевидно, не спешили с подобным «освобождением народа»; что, разумеется, очень и хорошо понятно.

Впрочем, и сами декабристы, большинство из них, действительно, отнюдь не горели желанием освобождать крестьян и, полагаю, если бы, в случае победы заговорщиков, серьёзно встал вопрос «освобождать или нет», то никто бы из них особо и не отстаивал данный свой, скорее, здесь, популистский (дабы не настроить народ заранее против себя), тезис.

Более того, в известном (но, увы, не сохранившемся) нашумевшем и провокационном письме С. Трубецкого (кон. 1817-го г.) членам московской ячейки «Союза спасения», в коем тот, якобы, излагал жуткие новости о том, что Александр де собирается присоединить к «Царству Польскому» земли Малороссии и Литвы, воссоздавая этакую «Речь Посполитую» внутри Российской Империи («подарочек» брату Константину что ли?), – кстати, с точки зрения государственного управления, полный бред, переходящий в «измену Родине», хотя, впрочем, после «дарования» Александром I Польше Конституции (в 1815-м г.), подобного рода информация вполне могла показаться и правдоподобной, – так вот, по сути дела, не только это, и даже не столько это, возбудило тогда заговорщиков, сколько то, что, как сообщалось в данном письме, АлександрI, якобы, собирался освободить помещичьих крестьян, а ежели высшее дворянство будет против, то он, Александр, уедет в Польшу и уже оттуда отдаст данное своё распоряжение, – а вот это уже было, действительно, реальной и серьёзной опасностью для них, помещиков-дворян: и, значит, Александра нужно срочно останавливать!, – иначе, де, начнётся резня крестьянами помещиков…

И вот именно после этого письма возникли у «заговорщиков» разговоры да споры о возможности, и даже о необходимости, убийства Императора, и даже было предложено тогда тянуть жребий, кому выпадет эта «священная обязанность», однако вышеупомянутый Якушкин, здесь, вызвался сам, с твёрдым намерением – убить царя и убить, потом, тут же, себя!, – чем вызвал переполох среди своих «соратников-карбонариев»: одно дело «разговоры да споры», а другое – вот такая откровенная решимость. Стало как-то жутковато. И «заговорщики» бросились отговаривать Якушкина от подобного акта…

Как бы то ни было, тут ребята, действительно, глядели «в корень», ибо «знали коты, чьё мясо съели»; и, можно сказать, все их, «декабристов» «программные» разглагольствования об «освобождении крестьян», по существу – были, в большей степени, скорее лишь пиар-ходом, приманивающим народ на свою сторону подобного толка «морковкой», которую потом, разумеется, никто этим «ослам» (народу), в итоге, утвердившись у власти, не даст…

К слову, кто-нибудь из «декабристов», будучи помещиками, сами, лично, без обиняков, своих крестьян освободили? – Что-то как-то нет. – А вот, кстати, Милорадович, умирая, убитый декабристами, завещал своим крестьянам «вольную», и те её получили… И поэт и воспитатель детей императорской семьи В.А. Жуковский – тоже освободил, с землёй…

В то же время, повторюсь, вопрос с «крепостным состоянием», при наличествующем положении вещей (Псевдоморфоз), в России, представлялся тоже неразрешимым: чем элита больше хотела «жить, как в Европе», тем, с необходимостью, она должна была увеличивать меру эксплуатации своих «рабов-крестьян»; чем Россия больше «вписывалась» в Европу, тем сильнее утверждалось в ней бесчеловечное «крепостное состояние», – позаимствованное из Европы, с одной стороны, но с другой – почти повсеместно уже в Европе отменяемое, снятое (в гегелевском смысле): феодализм сменялся, в Европе, капитализмом, – а в России и время «капитализма» ещё не пришло, в полной мере, да и, собственно, российская действительность была, в принципе, иной, и «капитализм» западноевропейского типа приходил сюда тоже, мягко говоря, специфически.

Возникали банальные, – и мировоззренческие, и политэкономические, – «ножницы».

Кстати, действительно – «снятое»: европейские крестьяне, в итоге, оказались много более подавлены, на века вперёд, в своё время данным «состоянием», нежели крестьяне русские, – возможно, вследствие того, что если в России «законом» являлось, своеобычно, личное решение-произвол помещика, то для европейского крестьянина – это решение и дворянина, и «независимого» суда: для европейских элитариев было мало просто, по личному произволу, унизить своего раба, для них было ещё важно – обязательно подвести под это ещё и соответствующий «закон». Поэтому современный западный обыватель столь трепещет перед разного рода «законами»; в то время как русский человек, – внутренне, более вольное существо, – плюёт на эти «человеческие, слишком человеческие» «законы» через плечо, – и решает в соответствии со своей нравственностью, совестью (если она, конечно, у него есть); а совесть западного обывателя, здесь, просто оказалась раздавлена «законами» и, зачастую, «приказала долго жить» под их, «законов», спудом: здесь уже не возникает трагической коллизии противоречия «этического» и «юридического», потому как «этическое» (нравственность, совесть) тут просто раздавлено и подавлено «юридическим» («формальным законом»). Впрочем, это отдельная интересная тема.

Трагедия «декабристов» состояла в том, что они выступали против Псевдоморфоза («освободить крестьян», «уничтожить абсолютизм», «против засилия немцев» и т.д.), – по сути своей, сами того не осознавая, опять-таки, по моделям-лекалам Псевдоморфоза («учинить республику» или «конституционную монархию» по европейским образцам) и оставаясь в его, Псевдоморфоза, идеологических рамках («Просвещение»). Т.е. находясь во всё том же «политическом цугцванге»…

[1]Милорадович Михаил Андреевич(1771-1825) – легендарно, выходец из сербского княжеского рода Милорадовичей-Храбреновичей; боевой генерал, с юности – участник разных войн; отличался храбростью, – словно в оправдание одной из своих «родовых фамилий», – на полях сражений; любимец А.В. Суворова; с 1810-го г. – киевский генерал-губернатор; отличался храбростью и на войне 1812-го г.: прикрывал отступление армии, провокационно «завтракал» на виду у неприятеля, по легенде, увлекая в атаку солдат, бросал за собой георгиевские кресты etc.; впрочем, как полководец, по-видимому, особых талантов не имел, – командование армией явно «не потянул» бы; с 1818-го г. – Санкт-Петербургский военный генерал-губернатор; в мирной жизни, «ловкий при дворе», – вполне в оправдание второй части своей «фамилии», – отличался, напротив, сибаритством, любя жизненные удовольствия и милые радости, причём, будучи с детства «мажором», воспитанный на «больших деньгах», лукаво нажитых его предками, не знал им «реальной» цены и, вот, вследствие своей расточительности, набравший долгов (перед смертью даже сказавший: «теперь я, наконец, рассчитаюсь со всеми своими долгами…»); после смерти у него было обнаружено много любовных записок и один гривенник; с умирающего Милорадовича, брошенного то ли в некоей казарме, то ли в подъезде, то ли в некоей пустой квартире (по разным «свидетельствам»), мародёры сняли-украли золотое кольцо и часы; любил курить трубку.

[2] См., например, в этом отношении довольно любопытный текст: В. Брюханов «Заговор графа Милорадовича».

Однако данный автор, надо сказать, меня нисколько не убедил (в том, что Милорадович, по сути, был «серым кардиналом» и кукловодом «декабристских» «тайных обществ» и, в итоге, «восстания декабристов»); версия им предложенная, наверное, имеет право на существование, – но, подобным образом аналогично, можно было бы выстроить, на имеющемся материале, аналогичные версии относительно почти любого элитария более менее высокого уровня той эпохи: от А.Х Бенкендорфа до П.В. Лопухина; и таких версий можно построить, при желании, бесконечное количество. Автор даёт полною волю полёту фантазии, делая из Милорадовича, как он сам выражается, «супермена»; и я бы тут сказал: «супермена интриги»; и версия у него получается, в итоге, совершенно фантасмагорическая, вовлекающая в заговор, так или иначе, почти всю элиту, – вплоть до Аракчеева и Дибича, – вынужденных играть, по мнению автора, в ту Игру, которую ведёт их, получается, всеобщий, кукловод-паук – Милорадович. Мне кажется, это явный перебор.

Фантасмагоричность данной версии косвенно подтверждается откровенно нелепыми, а зачастую просто наивными (очень-очень мягко говоря), наполненными «перестроечными» штампами, суждениями автора о советской эпохе, особенно о сталинской (на уровне «огоньковского» бреда), о революции (февральской) 1917-го года. Тем более автор так и не раскрыл более менее основательных причин того, зачем всё это было («заговор») нужно Милорадовичу. В итоге, данная версия оказывается откровенно «притянутой за уши».

В «плюс» автору можно записать то, что он иногда, действительно, довольно нестандартно подходит к, казалось бы, «общеизвестным» «фактам», подмечая в них те или иные «странные» нюансы, – хотя и толкует их опять же сугубо в одну, «свою», сторону, – в то время как гипотез толкования их, разумеется, может быть бесконечное количество.

[3]Глинка Фёдор Николаевич (1886-1880) – масон, ложа «Избранного Михаила»; адъютант Милорадовича в 1806-1807 и 1812-1814-х гг.; с 1818-го г. – глава канцелярии при Милорадовиче (генерал-губернаторе Санкт-Петербурга), «смотритель за тюрьмами и богоугодными заведениями» (не прототип ли «А.Ф. Земляники»?); в 1820-1822-х гг. исполнял, для Александра I, специальные поручения, связанные с собиранием городских слухов; с 1822-го г. – стал впадать в мистицизм, иметь «видения», получил нервный срыв; одно время – был председателем «Вольного общества любителей российской словесности» («литературный» филиал ложи «Избранного Михаила»); состоял в «Союзе спасения»; один из основателей «Союза благоденствия», входил в его «коренную управу»; по известной докладной записке Бенкендорфа, «слабый человек… который помешался на том, чтобы быть членом всех видимых и невидимых «обществ»…»; к слову, подобное стремление «состоять во множестве разных обществ» в то время было довольно распространённым явлением у тогдашней «молодёжи» (и не только). Арестован по «делу декабристов» в марте 1826-го г., сослан в Петрозаводск, – «легко отделался», по-видимому, вследствие своего высокого поста при Милорадовиче и соответствующих, отсюда, связей; в Москву вернулся в 1835-м г. Увлёкся спиритизмом; при этом занимая, вновь, большие государственные посты; писал «духовного содержания» стихи и поэмы…

[4]Любопытно заметить, что прочие «копии» «манифеста Александра» по поводу отречения Константина, находившиеся в Сенате и Синоде… так и остались не распечатанными; а находившийся в Москве, в Успенском соборе, оригинал – местные власти, как положено, по смерти Александра, открыли, прочитали, но… решили обождать: что решат в Петербурге?…

Получается вот оно как: воля монарха (умершего), оказывается, может вовсе и ничего не значит; и если бы не прочитали документ и не стали бы по его поводу судить да рядить в Госсовете – то, вообще, наверное, непонятно, что могло быть, в столь щекотливой ситуации коллизии наследования престола, в итоге…

(продолжение следует...)

http://gleb-negin.ucoz.ru/blog/dekabristy_v_cepjakh_cugcvanga_chast_10_uzkoe_mesto_kollizija_s_prestolonasledovaniem/2018-07-12-106

P.S. К 100-летию расстрела семьи бывшего Императора Николая II. Историк Е.Ю. Спицын о данном акте и современной шумихе вокруг него: