Продолжение восьмое
«Если бы Россия в 1917 году осталась организованным государством, все дунайские страны были бы ныне лишь русскими губерниями... Не только Прага, но и Будапешт, Белград и София выполняли бы волю русских властителей. В Константинополе на Босфоре и в Катарро на Адриатике развевались бы русские военные флаги. Но Россия в результате революции потеряла войну и с нею целый ряд областей...» (Иштван Бетлен, канцлер Венгрии, 1934 г.)
«…Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань уже была видна…
…вмешивается темная рука, облеченная безумием. Царь сходит со сцены…
...Держа победу уже в руках, она (Россия) пала на землю заживо, как древний Ирод, пожираемая червями…» (У. Черчилль; представитель Судьбы и Тёмной руки, манипулирующей червяками)
Я, полагаю, нет смысла перечислять многочисленные «радостные» телеграммы генералов друг другу и Родзянко о том, что «Николай» «согласился» отозвать Иванова, что не надо больше выделять Иванову войска, что надо (ура!) вернуть войска, уже отряженные, обратно и т.д.
Некоторым диссонансом данной всеобщей эйфории звучит, вдруг, сообщение (23-48) от Алексеева к Родзянко о том, что из Великих Лук на Полоцк движется какая-то «депутация», около 50-ти вооружённых человек – остановите их, чёрт возьми!, вы что, не контролируете «своих» людей?!...
Ну а тем же временем, замечу, в Пскове полным ходом шло шоу «отречения». Результатом которого явились телеграммы: 1) от Гучкова и Шульгина – Алексееву: о том, что Николай согласился на «отречение» в пользу Михаила, что Львов глава нового правительства, что в.к. Николай Николаевич назначается, вновь, Главковерхом, и что, наконец, «манифест об отречении» последует немедленно; и 2) от Данилова – тому же Алексееву (1 ч. 28 мин.) , с той же самой информацией: что Николай подписал акты о назначении главой правительства Львова («Ах, Львов?, пусть будет Львов!»), Глаковерхом в.к. Николая Николаевича, после чего – отрёкся сам, в пользу Михаила; и с приписочкой: «его величество» выедет сегодня в Могилёв (в Ставку, к Алексееву, от коего «сбежал» намедни) около 2-х часов ночи.
Иными словами, как мне всё это представляется, в соответствии с вышеописанным: «Император» сперва выстрелил в органы гражданского управления, затем – в органы военного управления, после чего – застрелился и сам.
Занавес. "Finita la comedia".
В.В. Розанов, просто гениально обо всём, произошедшим тогда в России:
«…С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес.
— Представление окончилось.
Публика встала.
— Пора одевать шубы и возвращаться домой.
Оглянулись.
Но ни шуб, ни домов не оказалось…»
А тем временем (возвращаясь к нашим «баранам»), к Алексееву, рано утром 3-го марта, как нам уже известно, выехал ведь не только «отрёкшийся император», но и невесть откуда взявшиеся какие-то «повстанцы», о коих я упоминал выше, – и, вот, Алексеев, разобравшись с указанными «повстанцами», телеграфирует о том Родзянко (1-42), что, мол, вышеозначенные 50 вооружённых (револьверами) человек, всё же прибыли в Полоцк, но были разогнаны взводом драгун, – и что это, мол, за фигня!?, примите, наконец, меры, чтобы подобного больше не повторялось!...
Однако, любопытно заметить, подобный казус повторится и на следующий день, – что будет соответствующим образом отражено в телеграмме (03.03, 17-35) того же Алексеева к Квецинскому: на Полоцк из Великих Лук вновь едет депутация из 50-ти человек от «нового правительства» и всех разоружает… необходимо принять меры!
Замечу, что Алексеев тут пишет уже не Родзянко, – очевидно, до генерала, наконец, дошло, с каким политическим «клоуном» он имеет дело!, с которым лучше, вообще, никакого дела не иметь!, – а пишет прямо по военному «проводу».
Кстати, в тот же день Алексеев вроде как даже пожаловался Лукомскому на тот счёт, что не простит, мол, он сам себе, что поверил в искренность некоторых людишек, – имея в виду, прежде всего, вышеупомянутого Родзянко и его панические завывания о бушующей революции в Петрограде, с соответствующими призывами к «отречению» Николая, – и оттого де он, Алексеев, и требовал вчера от Государя этого «отречения». – Хотя, вообще-то, подобные жалобы от дававшего присягу Государю генерала слышать, как минимум, странно: получается, что верность его Государю находится в зависимости от величины «восстания»: т.е. если восстание небольшое – то Государю изменять не надо, а вот если восстание побольше – то можно, значит, и изменить?!...
Очень «верные» генералы.
В 2-57 Алексеев радостно сообщает в.к. Николаю Николаевичу, уже, словно как само собой разумеющееся (!), как Главковерху, о том, что, мол, его очень ждут в Ставке…
И тут же – рассылает объявление по фронтам, что необходимо сообщить о «манифесте» «отречения» по войскам…
Но…
Но уже в 7 утра – следует «обратная» телеграмма: не объявляйте!
Отчего так?
Я полагаю, тут всё довольно просто.
Около 3-х часов утра в Петрограде узнают об «отречении» Николая в пользу Михаила, – у Родзянко и К°, по-видимому, случается от того некий шок: как?! – Банально, Керенский и его «группа», сговорившись, судя по всему, с Гучковым их, «группу Госдумы», здесь, переиграли. Что делать!? Ситуация подвисает. Но, вскоре, «группы» заговорщиков, по-видимому, договариваются («по масонской линии») и решают идти, в этом направлении, до конца: до полной ликвидации монархии. И потому, пока, приостанавливают публикацию «манифеста», – до заполучения такого же «отречения» и от Михаила. Нельзя останавливаться на полушаге.
Алексеев, аналогично, тоже просто не был поставлен в известность относительно заработавшего «нового» плана, вообще, ликвидации монархии, который стали раскручивать заговорщики, – явно почувствовавшие, во время этакой «революционной» «еды», соответствующий разгорающийся политический аппетит! – а теперь, вот, ему было обо всём этом ими сообщено: о том, что нынче, этим же днём, мы (заговорщики) уломаем на «отречение» и «Мишку», – и только де после «отречения» Михаила, мы, дабы не мутить лишний раз народ «половинчатыми решениями», объявим оба «манифеста», сразу!
Тем же днём (в 13 часов) Алексеев поясняет необходимость «задержать» «манифест» «отречения» командующим фронтами: по причине, якобы, того, что «восставший» народ ещё бы «примирился» с Алексеем на троне, а вот с Михаилом – ну никак не примирится!...
Отмазка, надо заметить, так себе.
Власть, продолжает Алексеев в данной телеграмме, у Временного правительства, и оно кое-как ещё удерживает «восставшие массы», но ежели бунтовщики узнают про «Михаила», то…
Впрочем, заключает свой текст Алексеев, странным выглядит поступившая (по-видимому, по «своим» каким-то каналам) ко мне (Алексееву) информация о том, что в Петрограде всё вот уже спокойнее, а Родзянко, получается, зачем-то сеет панику…
Как я уже говорил, г-н Родзянко, по-видимому, не был изначально посвящён в «новый» сговор-заговор, условно, Керенского и Гучкова, решивших продавливать «вариант Михаила» (т.е. вариант полной ликвидации монархии), и потому оказался в явном шоке-замешательстве, узнав, что «сотворили» в Пскове Гучков и К°, сварганив вариант «отречения» в пользу Михаила. И только вот теперь, постфактум, ему, по-видимому, ребята популярно объяснили, что, вообще, и как, и он, деваться уже некуда, влился в ту же Игру, – целью которой стало полное ниспровержение династии и монархии. По сути, Родзянко сперва «кинули», а потом уже, вновь, «взяли в компанию»: так, посиди с бочку на телеге, только под ногами не путайся…
Тем временем, однако, командующие фронтами, попав в довольно странное подвешенное положение, бомбардируют Алексеева соответствующими телеграммами-вопросами: а «как же быть теперь нам»?!...
(С.А. Есенин им, предавшим Государя, тут дал очень точный совет (см. «Сорокоуст»)).
Родзянко же, в 6 утра, по телефону, панически просит Алексеева не публиковать (пока) указанного «манифеста»…
В 8-45 аналогичного толка разговор имеет место и промеж Рузским и Родзянко (плюс Львов), – в котором Родзянко, опять-таки, просит Рузского не публиковать (пока) «манифеста» от «отречении», выкладывая всё те же аргументы: мол, революционная толпа не сможет примириться с кандидатурой Михаила и т.д.
На что Рузский, не без иронии-сарказма, поддевает «председателя Думы», дескать, а что это, получается, ваши «делегаты» (Гучков и Шульгин), ехали, значит, без чётких соответствующих инструкций?, в каком виде принимать им «отречение»; что у вас там за бардак?
Родзянко, в своём репертуаре, переводит регистр разговора на всю ту же тему нового случившегося ужасного солдатского бунта, в ходе которого де поднимались лозунги «долой самодержавие!», и что ему, Родзянко, всё же удалось, кое-как, погасить этот бунт, но он, этот бунт, неизбежно вспыхнет по новой, ежели станет известно, что Николай «отрёкся» в пользу Михаила… а! о!...
Рузский, по-видимому, тоже давно поняв, с каким клоуном он имеет, в лице Родзянко, дело, «умывает руки» – и говорит, что, всё, мы отослали Николая из Пскова (выехал около часа ночи) в Могилёв, в Ставку (прибыл туда в 8-20 утра, 03.03.), и, потому, со мной больше на эту тему не общайтесь, а звоните прямо в Ставку, Алексееву (хе-хе). Гучков же выехал обратно (с текстом «отречения»), к вам, в Петроград, в 3 часа ночи; как говорится, ждите.
И, напоследок, Рузский, всё-таки ещё колеблясь, испрашивает, – так, на всякий как бы случай, – у Родзянко всё то же: «как же быть теперь нам»?, считать, что «манифеста» как бы и не было?...
Родзянко ему и отвечает, что считайте, дескать, что теперь у нас есть новое правительство (во главе со Львовым, типа «ответственного министерства»), до «учредилки» (на которой и будет, по нашим планам, провозглашено, какая форма правления будет отныне в России), и есть «верховный совет»…
Упс…
Оговорка, так сказать, по Фрейду.
И Рузский, разумеется, тут же испрашивает: а кто во главе этого «верховного совета»? (типа, вы же ничего доселе ни о каком «верховном совете» не говорили?, что это!?).
И Родзянко, конечно, тут же поправляется и оговаривается, что он имел в виду «свой» «временный комитет государственной думы», под его, Родзянко, чутким руководством…
В действительности, Родзянко, судя по всему, проговорился здесь о том, что, по факту, в Петрограде, рулит Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, а он, Родзянко, со своим «временным комитетом» – никто и звать его никак: политический петрушка, барахтающийся на волнах «народного восстания».
К слову, замечу, что Родзянко говорит тут и об «учредилке», опять же, ещё до «отречения» Михаила! Будто всё уже у ребят заранее «расписано» (в том числе и «отречение Михаила в пользу «учредилки»). И оно, действительно, было расписано.
Впрочем, к тому времени, в качестве утлой лодчонки на волнах «народного гнева», в Петрограде было уже создано, собственно, «временное правительство» (своеобразный аналог вожделенного «ответственного министерства»). Скажем пару слов о нём.
В ночь с 1-го на 2-ое марта, в процессе переговоров промеж ИК Петросовета и ВК ГД, было образовано т.н. Временное правительство (ВП), призванное вроде как рулить страной до «Учредительного собрания»; во главе ВП ставился кн. Г.Е. Львов; в числе членов кабинета министров – всё хорошо известные нам персонажи, из числа заговорщиков, как то: П.И. Милюков (министр иностранных дел), А.И. Гучков (военный министр), Н.В. Некрасов (министр путей сообщения), А.И. Коновалов (министр торговли и промышленности), М.И. Терещенко (министр финансов), А.Ф. Керенский (министр юстиции) и т.д, и т.п. «братва» (в том числе и в буквально-масонском смысле).
Подробнее о ВП и его деятельности в своё время. Здесь же скажу лишь, что это сборище политических петрушек и демагогов, по определению, было, в политическом смысле, импотентным, – могло только говорить, много говорить, «критиковать», делать, при этом, карьеру, удовлетворять своё раздутое честолюбие, а иные – и укреплять своё материальное благосостояние, и, тем самым, всё далее и далее уходить в свою «параллельную реальность», – но делать государственное Дело, реально управлять, не могло и не умело напрочь.
Уже известный нам эсер Масловский, из Петросовета, довольно точно и образно охарактеризовал всю эту политическую гоп-компанию и её реальные способности управлять страной: это, мол, «высшая политика» с Милюковым на шее и с Родзянко в качестве балансира в руках.
А что касается, к слову, упомянутого Милюкова, то и тут Масловский опять же был очень образен и точен: на «неприлично-счастливого» Милюкова, новоназначенного в министры (иностранных дел ВП) – сбылась мечта идиота! – тогда нельзя было взглянуть без смеха…
А особенно, наверное, смешно, в этом свете, выглядит пафосное выступление упомянутого г-на Милюкова (в Екатерининском дворце, 2-го февраля, около 15 часов, ещё, кстати, до «отречения Николая»), весьма «счастливого» своим новым министерским статусом, о том, что: мол, «старый деспот» (то бишь, «Николашка»), доведший страну до полной разрухи, либо откажется от престола, либо будет низложен!... Ура!...
…А командующие фронтами, по прежнему, в замешательстве и продолжают отсылать в Ставку соответствующие телеграммы и, вообще, всяко инако пытаются выяснить этот вопрос (об опубликовании «манифеста отречения»).
Любопытен, в частности, в этом плане, телефонный диалог (в 15 ч.) Брусилова и Алексеева, в котором Брусилов говорит о настоятельной необходимости сообщить войскам, что Николай «отрёкся», что власть у ВКГД и т.д. – На что Алексеев ему отвечает, что, дескать, подождите хотя бы до вечера, потому как Родзянко, скажем так, жуёт сопли и прячется, и что, мол, самое трудное – это установить согласие с этаким вихляющим «правительством»…
Любопытно также, чуть из другой оперы, сообщение (в 19-30) адмирала А.И. Непеина (командующий Балтфлотом) адмиралу А.И. Русину (начальник Морского генштаба), что Балтфлот, охваченный восстанием, как военная сила более не существует!...
«На судне бунт, над нами чайки реют…»
К слову, чтобы всё это безобразие предотвратить, скольких Николаю II нужно было повесить: «четверых» хватило бы? – для острастки и «прочищения мозгов». – А ведь Александра Фёдоровна, весьма проницательно, то и дело настаивала на этом и даже указывала, кого именно…
…Но вот, наконец, Алексеев выходит на связь с «узловым заговорщиком» Гучковым, и пытается, в очередной раз, выяснить у последнего: что, всё-таки, делать с «публикацией манифеста»?!
На что Гучков поясняет генералу, что, видите ли, проблема в том, что Михаил тоже решил отречься от престола (хе-хе), причём вопреки моему (Гучкова) мнению (хе-хе), и теперь, выходит, надо публиковать оба «манифеста» одновременно, и мы этой ночью их, судя по всему, опубликуем… а у власти сейчас новообразованное «временное правительство», которое будет управлять страной до «учредилки»…
На что, в свою очередь, Алексеев сокрушается и, заламывая руки, выражает своё сожаление: ах, неужели нельзя было уговорить Михаила принять власть до этой самой «учредилки»?!...
Увы, – деланно сокрушается Гучков в ответ, – как я ни старался, увы… (ха-ха!).
Два заламывающих руки и фарисейски подвывающих лицедея, выкобенивающихся друг перед другом и окружающими.
«Ловите ветер всеми парусами…»
Ту же информацию, о необходимости публикации обоих манифестов сразу, подтверждает Лукомскому и Родзянко (по телефону, в 22 часа): Родзянко сперва, разумеется, напускает туману «собственной значимости», сообщая о вроде как произошедшем в Петрограде недавнем ужасном бунте, который, однако, ему, мудрому Родзянко, удалось кое-как утихомирить, и теперь, вот, для полного успокоения масс, нужно опубликовать оба манифеста от «отречениях» одновременно…
И затем, – обращу внимание на кардинальную тут смену пафоса Родзянко, – председатель ВКГД говорит уже подошедшему к телефону, собственно, генералу Алексееву, голос которого явно грустен и подавлен: а что это, мол, вы, Михаил Васильевич, так грустно настроены?, хе-хе, у нас тут всё очень даже весело, мы тут все очень бодро настроены!…
Немудрено, во-первых, рады, собственно, тому, что вроде как захватили власть, «выбили» «отречения» у братьев-монархов (уже бывших!), а во-вторых, небось, коньячку, на радостях, тяпнули, – вот «солнышко-то и заулыбалось»!
И, далее, Родзянко, явно подвыпивши, начинает какие-то совсем не к месту, словно забывшись, что он разговаривает сейчас с начштаба Ставки, а не с глупой «революционной массовкой», разглагольствования о том, что ура!, к победе!, патриотизм!, будем бить немцев!... и прочее аналогичное демагогическое бла-бла-бла…
На что Алексеев и отвечает, вполне понятно, этому совсем завравшемуся и заболтавшемуся политическому петрушке, довольно рассержено, о том, что я никогда, Михаил Владимирович, не позволял себе вводить в заблуждение тех, на ком лежит ответственность перед родиной!...
Имея в виду, здесь, по-видимому, то, что Родзянко все последние дни, как выяснилось, водил его, Алексеева, за нос, раздувая панику вокруг «бунта в Петрограде», и, вообще, делал из него, Алексеева, извините, дурака…
А человеку обычно не нравится, когда из него делают дурака.
И, наверное, генерала особо рассердило высказывание «отмечающего победу» Родзянко о его, Алексеева, «грустном настроении», – вот он, Алексеев, и не выдержал…
На что Родзянко, в свою очередь, стал пытаться извиняться, переводить разговор на другую тему: мол, я забыл справиться с Вашем, Михаил Васильевич, здоровье и т.д.
Хе-хе…
…Ну и, наконец, как итог всей этой телеграммной эпопеи вокруг «отречения» – телеграмма Алексеева командующим фронтами (04.03., в 1-45): немедленно (наконец-то!) опубликовать акты «отречений»!...
А теперь, собственно, о том, как заговорщики проворачивали «второй акт» «мерлезонского балета», сиречь – окучивали-уламывали на «отречение» в.к. Михаила Александровича.
Сперва, впрочем, замечу, что, по «свидетельствам» мемуаристов, Михаил вроде бы узнав, утром 3-го марта, что Николай отрёкся в его пользу, даже изобразил из себя обиженного: мол, а чего не предупредили?… – Хотя, судя по всему, и сам был отнюдь не прочь, паче под нажимом своей супруги, занять российский престол, а тут, когда дело дошло до дела (простите за каламбур), дал «задний ход»; впрочем, этот «задний ход» Михаила объясняется в данной ситуации довольно просто: усесться-то на престол всероссийский Михаил рассчитывал в спокойное время, в результате тихушного дворцового переворота, а тут, в бушующем Петрограде, когда он сам, отнюдь не смелого десятка, ховается, ещё с утра 28-го февраля, от «бушующих масс» (в квартире «потомственного оккультиста» князя М.С. Путятина, на Миллионной улице, дом 12), занимать место «царя» становится как-то уж очень стрёмно…
И тут – раз – и заявляются к нему, после 9-ти утра (03.03.), думцы-делегаты, всей честной «братской» компанией: Керенский, Родзянко, Г.Е. Львов, Некрасов, Терещенко, Милюков и т.д. Чуть позже приходит, запыхавшийся, потрёпанный на вокзале, Гучков; не обходится и без присутствия иностранного куратора мероприятия – французского посла М. Палеолога.[1]
Михаил, с одной стороны, в шоке: такое «счастье», вроде бы, подвалило! – А с другой, немудрено: поджилки-то трясутся!...
Очень нелишне, в плане комичности всей этой ситуации, заметить, что ещё несколько дней назад, 27.02., те же «господа», Родзянко и Кº, уговаривали его, Михаила, принять на себя, самочинно «царство» (вместо «безвольного Николая»), ну или, на худой конец, хотя бы встать, опять же самочинно, во главе Петрограда, – впрочем, Михаил тогда предусмотрительно отказался, – и поспешил скрыться у Путятиных. – А теперь те же самые люди пришли его уговаривать «не принимать» «царство»!
Как говорится, «следите за руками».
Ввиду заявившихся «представителей общественности», перед Михаилом, в сущности, раскрывалось три варианта: либо становиться самодержавным царём – и отправить всю эту «думскую» шайку-лейку под расстрел (вообще, впрочем, немыслимый вариант, учитывая и характер Михаила, и его, скажем так, глубокую «повязанность» со всей этой гоп-компанией); либо соглашаться на «конституционную монархию», сиречь – на то, чтобы стать выставочным монархом, ничего, по существу, не решающим, а только надувающим щёки на троне (очень вероятно, что от такого варианта Михаил отнюдь бы и не отказался!);[2] либо, наконец, не «вступать в должность», а, полностью согласившись с предлагаемым заговорщиками-делегатами вариантом, отказаться, в свою очередь тоже, от престола. Что («третий вариант») он, Михаил, в итоге, и сделал.
За «отказ от престола» настойчиво выступали, единым хором, почти все пришедшие братья-делегаты; один только Милюков, как непосвящённый (поелику «профессор-баклан») в доктрину нового варианта заговора, – как раз реализуемого по «масонской линии», – остался, с удивлением для себя, в «подавляющем меньшинстве», пытаясь проводить идею о том, чтобы Михаил всё же согласился стать «конституционным монархом».
Милюкова, по некоторым «показаниям», поддерживал и Гучков, однако довольно вяло. Гучкова, по-видимому, устроили бы оба варианта: и марионеточного «царя Михаила», как «крыши» для староверческой олигархии, и его, Михаила, «отречения» вместе, вообще, с ликвидацией монархии в России. Хотя, можно предположить, что первый вариант ему казался всё же более удобным, «спокойным», так сказать.
По показаниям «свидетеля» Палеолога, г-н Гучков тогда даже предложил Михаилу вариант «лорда-протектора», «как в Англии», «типа Кромвеля», «на время Войны» (а потом, де, можно и дать «учредилку»), – весьма, к слову, любопытный нюанс, в виду того, что Кромвель, во-первых, был ярый сектант-пуританин, т.е. нечто вполне аналогичное староверам той поры, – вот бы уж они, староверы, за спиной такого «Кромвеля», развернулись! – а во-вторых, время Кромвеля – это время религиозного террора, – так что, не было ли нечто подобное его, Гучкова-старовера, «голубой мечтой» и в отношении «никонианской церкви», а?
Кстати, для Милюкова, исходя из его же собственных слов, наиболее предпочтительным являлся бы, наверное, прежний вариант «отречения», – в пользу Алексея, при регентстве Михаила, – о коих г-н профессор выразился в своё время довольно откровенно: «один из них – больной ребёнок, а другой – совсем глупый человек»! – Однако, по-видимому, и вариант «царствования» «совсем глупого человека», его, Милюкова, вполне бы устроил.
Под влиянием речей переговорщиков и, наверное, не без чувства «облегчаемой души», – ибо почти все пришедшие требовали от него именно «отказа», – Михаил, выйдя в соседнюю комнату, вроде как «подумать», а, скорее, только «для виду», тяпнуть «хеннесси», – вернулся и объявил, что отказывается от престола (к 18-ти часам). «Ура».[3]
Причём, он предпочёл отказаться именно как «частное лицо», так и не вступивший на престол субъект, а отнюдь не как «Михаил II»; и чтобы в тексте «отказа» стояло не императорское «Мы», а лишь «Я».
Один из главных заговорщиков, – Некрасов, – как раз перед поездкой «думцев» «уламывать Михаила» быстренько набросал соответствующий «проект отречения Михаила», – однако данный проект заговорщиков («начинавшийся, кстати, словами «Мы, Божией милостью, Михаил II…»), по-видимому, не очень удовлетворил, и они решили составить более «юридически грамотный», – и вызвали для того «братьев-юристов» Нольде и Набокова, – сперва приехал, «в третьем часу», В.Д. Набоков, а ещё через час с четвертью – барон-кадет-юрист Б.Э. Нольде, которые и состряпали, в соседней детской комнате дочки Путятина, за детским столиком, «манифест отречения» для Михаила: в коем, «манифесте», Михаил де соглашался воспринять власть только если на то будет решение «учредилки», а пока, мол, до «учредилки», подчиняйтесь все «временному правительству»…
Это «решение» Михаила приветствовали все (почти, кроме Милюкова, наверное) присутствовавшие.
«Вы благороднейший человек!» – воскликнул Михаилу то ли Керенский, то ли, по другим «показаниям», Родзянко.
|
