Продолжение пятое

                           ***

   Февраль. Достать чернил и плакать!
   Писать о феврале навзрыд,
   Пока грохочащая слякоть
   Весною черною горит.

      Достать пролетку. За шесть гривен
      Чрез благовест, чрез клик колес
      Перенестись туда, где ливень
      Еще шумней чернил и слез.

   Где, как обугленные груши,
   С деревьев тысячи грачей
   Сорвутся в лужи и обрушат
   Сухую грусть на дно очей.

      Под ней проталины чернеют,
      И ветер криками изрыт,
     И чем случайней, тем вернее
     Слагаются стихи навзрыд.

                                                     (Б.Л. Пастернак)

   А теперь – о телеграммах.

   В 5-51 утра Родзянко радостно сообщает Алексееву, что вся власть у Временного комитета Госдумы…

   Кстати, намедни распущенной Государем…

   Около 11 часов (01.03.) вышеупомянутый Бубликов шлёт телеграмму-приказание, под угрозой пойти по статье «измена родине» (!), начальнику Виндавской железной дороги (Москва – Виндава (Вентспилс ныне)): перекрыть путь товарняками от Бологого на Дно!, – очевидно, пытаясь перекрыть путь царского поезда, идущего тогда, с «блокированным» царём, во Псков. – В данном случае, можно предположить, о чём я уже говорил, что Бубликов работает здесь на «вторую группу» заговорщиков – «республиканцев» – «группу Керенского», – несмотря, кстати, на то, что был вроде как отряжен в «железнодорожные комиссары» от имени Родзянко («первой группы»).

   Однако, то ли начальник указанной дороги «спустил на тормозах» данное распоряжение, то ли ещё какая оказия случилась, – но «царский» поезд прошёл в Дно и, далее, поехал на Псков.    Впрочем, укажу на то обстоятельство, что царский поезд шёл от Бологого до Пскова тогда много дольше обычного, – и, возможно, подобное запоздание и было как раз вызвано соответствующими разборками в пути промеж «революционными командами», в которой перевес оказался на стороне «военных заговорщиков». И Бубликов тут остался «с носом».

   Касательно следующей телеграммы, на которую я обращу внимание, замечу, что, вообще, обменивающимся телеграммами и телефонными переговорами Родзянко и генералам оказалось свойственна одна любопытная вещь: в зависимости от тех целей, который преследуют собеседники, ситуация в Петрограде постоянно «меняется».

   Например, нужно надавить («информационно», для отжатия «отречения» или «ответственного министерства») на Государя – и ситуация рисуется (Родзянко – генералам) хуже некуда; нужно представить себя, то бишь «Родзянко» и «Думу», в хорошем свете – и ситуация как-то сразу «нормализуется», «приводится в порядок» именно этим самым Родзянко.

   К слову, замечу, что как раз Родзянко, вообще, никоим образом не мог влиять на ситуацию. Керенский ещё как-то мог; Родзянко же – никак.   Однако раздувал свою политических значимость в масштабах собственных реальных габаритов.

   Вот и вечером 1 марта Родзянко сообщает Рузскому, что меры приняты, беспорядки ликвидируются, железнодорожное сообщение нормализуется…

   А всё это, как тут подразумевается, благодаря мне – «самому большому человеку России»!

   Кстати, вышеуказанная телеграмма явилась ответом на телеграмму Рузского – к Родзянко, высланную им в 17-37, того же дня, гласившую о том, что, по его, Рузского, сведениям, в Петрограде серьёзные беспорядки, и что Вам (Родзянко), как руководителю Комитета, взявшего на себя заботы по восстановлению порядка, нужно его навести поскорее…

   Иными словами, Рузский нормально соглашается здесь с незаконно возникшим каким-то думским «Комитетом», – вопреки указу Государя. Т.е. Государь уже – не имеет Значения, – и это ещё 1-го марта, более чем за сутки до «отречения»!

   Всё говорит само за себя. И ребята друг друга хорошо понимают.

   Любопытна также телеграмма генерала А.А. Брусилова (командующий Юго-Западным фронтом) графу В.Б. Фредериксу (министр Императорского Двора), полученная тем в 19-36, в которой Брусилов говорит о том, что Государю нужно «признать свершившийся факт».

   Что это за «факт»? Что признавать? Ну не бунты же в Петрограде!, – которые, при поддержке армии и этих самых генералов, можно было бы подавить в два счёта. Генерал, входивший в число заговорщиков (не главным, а, так сказать, в качестве «пристяжного», посвящённого в планы заговора), говорит тут весьма осторожно и иносказательно, однако если признать факт ареста Государя в его собственном «царском» вагоне, то тогда всё здесь становится довольно прозрачно.

   Оченно любопытно, в то же время, также неоднократное сообщение генерала Лукомского, разным адресатам, о вдруг возникшей болезни наштаверха Алексеева: он сообщает о том и Янушкевичу (начштаба Кавказского фронта), в 22 часа, и Данилову (начштаба Северного фронта, «правая рука» Рузского, явно в числе заговорщиков), в 17 часов…

   По-видимому, Алексеев, по своему обыкновению, решил, в самый решительный момент, опять изобразить из себя «больного», и, так сказать, «постоять с краю»: мол, а я чего я?, я – болел, температура у меня была высокая, всё «как в бреду» делал…

   Мало ли что. Вдруг всё потом ещё переиграется…

   И, по-видимому, в этаком болезненном состоянии (по «свидетельству» Лукомского, имея 39°С), Алексеев рассылает телеграммы Николаю, – наверняка, зная, что тот уже «заблокирован»: и в 17-14, и, весьма важную, в 22-20. В которой, ввиду, дескать, того, что думские деятели, Родзянко и К°, не покладая рук пытаются навести порядок в Петрограде, он «усердно умоляет» Государя подписать соответствующий манифест об «ответственном министерстве», проект которого прилагает тут же: «…грозный и жестокий враг напрягает последние силы… я признал необходимым призвать ответственное перед представителями народа министерство, возложив образование его на председателя государственной думы Родзянко, из лиц, пользующихся доверием всей России…» и т.д.

   К слову, проект этот был накануне составлен в Ставке г-ми Базили и Лукомским.

   И в то же время, по-видимому, в «очень болезненном состоянии» Алексеев (вечером того же дня), шлёт «возмущённую» телеграмму Родзянко о том, чтобы тот навёл, наконец, порядок с железнодорожным сообщением: что, мол, за бардак вы там устроили!?, не пропускаете литерные военные поезда!, и т.д.

   В тот же день (01.03.), вечером, генерал Рузский имеет обстоятельный разговор с Родзянко, – по-видимому, разговор происходит почти сразу, как только Рузский получает от Алексеева заготовленный проект вышеупомянутого «манифеста» об «ответственном министерстве», после прибытия в Псков обложенного, в своём поезде, как волк флажками, Николая. О чём же гутарят наши главные заговорщики?

   Во-первых, между строк, Родзянко даёт карт-бланш Рузскому на самостоятельные действия (по уламыванию Государя); сам же, в свою очередь, в качестве отмаза относительно того, что не сможет приехать, ссылается на фейковую новость неких якобы бунтующих, перешедших на сторону «революции», воинских частей под Лугой, вроде как отрезавших, тем самым, Петроград от Пскова. Г-н Родзянко также сожалеет о том, что, вследствие этого, и поезд Государя, ай-ай-ай, скоро не сможет проехать в Царское Село (обратно, из Пскова), – хотя он, Родзянко, уже и отдал соответствующие распоряжения (создавая видимость того, что он чем-то «управляет») относительно разблокирования железнодорожных путей.

Рузский, в свою очередь, судя по всему, врёт Родзянко, что Государь де согласился на «ответственное министерство», – несмотря на то, что тот был до сих пор категорически против этого, – хотя, в принципе,Николая тут уже никто особо и не спрашивает; впрочем, конечно же, много было бы лучше, для заговорщиков, если бы упрямый Государь всё же согласился сам на «ответственное министерство» (а потом и на «отречение»), – однако, на крайний случай, ежели Николай и далее будет упрямиться – всё равно, можно будет всё подписать и за него (как оно, судя по всему, и произошло).[1]

   Как я полагаю, во-первых, Рузский, сообщая Родзянко «новость» о том, что Государь готов согласиться на «ответственное министерство», был уверен, что уломать Государя на этот акт – дело времени; и к приезду Родзянко Николай всё «подпишет», как надо.

   А во-вторых, Рузский, по-видимому, ещё не был в курсе того, что заговорщики в Петрограде решили не останавливаться на «ответственном министерстве», а идти, так сказать, до конца: до «отречения». – И, вот, узнаёт, только сейчас, от Родзянко о необходимости переводить Игру на следующий уровень: на уровень «отречения».

   Хотя, заметьте, что Родзянко всё равно просит Рузского переслать ему «манифест об ответственном министерстве», так, на всякий случай, – вдруг с «отречением» не выгорит, зато «синица в руках» «ответственного министерства» будет уж точно.

   Игру переводит на иной уровень, «уровень отречения», Родзянко: начиная стращать Рузского «петроградскими событиями»: тем, что он, Родзянко, хоть и пытается контролировать процесс («революции»), но «революция» явно выходит из-под всякого контроля; что части петроградского гарнизона массово переходят на сторону восставших; что «династию» ненавидят, особенно Государыню; что он, Родзянко, арестовав министров, тем самым только спас их от разъярённой толпы; и что толпа, мол, требует отречения Николая в пользу Алексея, при регентстве Михаила!; и что присылка Иванова с «георгиевцами» только подливает масла в огонь…

   Рузский, в свою очередь, сообщает Родзянко, что относительно «Иванова с георгиевцами» беспокоиться не надо, «государь император» де уже дал указание Иванову ничего не предпринимать (см. соответствующую телеграмму выше) и распорядился отозвать те части, которые были высланы ему в подмогу.

Далее предусмотрительный генерал отсылает Родзянко проект «манифеста» об «ответственном министерстве».

   Родзянко, в свою очередь, тут же повышает паническую ноту, сообщая, что он, несмотря на всю свою бурную деятельность, дескать висит уже на волоске, что власть уплывает у него из рук, – к слову, в начале диалога он, напротив, утверждал, что он вроде как более менее владеет ситуацией, – и, получается, власть ускользает у него из рук по ходу, собственно, данного диалога – и… и сообщает, что в связи со всем этим он оказывается вынужден назначить «временное правительство»!, – то бишь, самочинно, вопреки воле царя!, – давая, тем самым, понять, что царь уже ничем, фактически, не владеет, а владеет всем он, бывший глава «распущенной» Думы, Родзянко; и, значит, остаётся этот «факт» лишь обставить юридически: выбить у царя «отречение», с соответствующим, разумеется, всем рулящим, «ответственным министерством» во главе государства.

   Ну а завершая диалог, Родзянко вновь понижает ноту и… заявляет, что если всё пройдёт гладко, – т.е. Николай «нормально» «отречётся», – то и жертв и кровопролитий никаких больше не будет, потому как он, Родзянко, этого тогда уже не допустит…

   Любопытненько получается: то власть скользит у него из ручонок, то – вот он уже держит крепко её бразды, вновь всем владеет, и «не допустит!».

   …Ну а довершает всю эту шапито-ситуацию с введением «ответственного министерства» фейковая телеграмма от, якобы, Николая, из штаба Северного фронта, в Ставку, в Могилёв, генералу Алексееву, гласящая о том, что, мол, можно объявить представленный «манифест» (об «ответственном министерстве»), – датированная 5-25 утра, 2 марта.

   В результате, так сказать, «перекрёстных переговоров», промеж Рузским и Родзянко, с одной стороны, и Рузского с Николаем II, с другой, на утро 02.03. получилась следующая ситуация:

   Во-первых, «выяснилось», что «ответственного министерства» уже вроде как не достаточно, а необходимо, собственно, «отречение» (в пользу Алексея, при регенте Михаиле).

   Во-вторых, Рузскому и, вообще, у генералам-заговорщикам, – не дураки ведь! – стало понятно, что Родзянко ничем, в сущности, в Петрограде не управляет, и сам существует там, так сказать, балансирует «на птичьих правах», и очень сильно сам боится «восставших».

   В этой связи, мне представляется, очень довольно верно заметил «мемуарист» Масловский, о том, что все руководители «революции» в Петрограде, – что в Комитете Госдумы, что в Петросовете, – смертельно боялись слетевших с катушек восставших рабочих и солдат, и только делали вид, что, якобы, «руководят» ими, этой поднявшейся революционной стихией.

   Так что генералы-заговорщики поняли, что делать всё тут нужно самим, самим диктовать ситуацию (лепить «отречение»), никоим образом не полагаясь на штатских «говорунов».

   Ну и, наконец, в-третьих, вопреки, по выражению Спиридовича, силе и грубости Рузского, его топанию ногами и стучанию по столу, Николай II, пусть даже и «издёрганный морально», не уступил «генеральскому» нажиму, – Николай был, кстати, довольно упрям, – и, по-видимому, не пошёл на учреждение «ответственного министерства».

   Тут, к слову, нужно заметить, как я полагаю, одну важнейшую вещь.

   Дело в том, что в данной ситуации, ситуации, так сказать, «переговоров» промеж Николаем и заговорщиками-элитариями, мы не можем вести речь о каком-либо возможном компромиссе.

   Потому как, очевидно, любое решение Николая, в плане какой бы то ни было его, пусть даже малейшей, уступки оппонентам, являлась для него – поражением, а для его противников – победой. Тут нет такого, чтобы одна сторона уступала-проигрывала в чём-то, и другая сторона уступала-проигрывала бы в чём-то, но каждая из них что-то, в каком-то ином отношении, приобретала. Здесь же уступала исключительно одна сторона (Николай), а приобретала другая (элита-олигархи-заговорщики).

   И здесь, опять же, надо помнить, относительно подобной ситуации, одну очень простую вещь: насколько Николай, как уступающая сторона, уступит, настолько ослабнет его власть, и настолько, соответственно, усилятся его оппоненты; и, значит, следующим шагом, они обязательно (!) продолжат свою Игру «на повышение требований»; а поскольку теперь сил у них будет больше, то и требовать они, вполне логично, смогут ещё больше, – и они будут, обязательно (!), требовать; а у Николая, в таком случае, уступившего, в свою очередь, теперь будет меньше сил, – и реальных политических, и моральных, – отстаивать свою власть, свои, так сказать, рубежи власти, на которые он вынужден был, под нажимом оппонентов, отступить до того. И удерживать свои «рубежи» ему теперь будет много сложнее, – и он, вновь, окажется вынужден отступить-уступить. И т.д. По нарастающей.

   Порядки тут, в большой политике, в принципе, ничем особо не отличаются от «зоновских». Уступишь в самом малом, казалось бы совсем незначительном и не принципиальном даже, – без, по крайней мере, отыгрыша-приобретения в чём-то другом важном, – тебя сразу начнут, по нарастающей, давить далее, и требовать большего и большего; пока не унизят ниже плинтуса и не смешают с пылью. Проще говоря, дашь пальчик – откусят ладонь; отдашь ладонь – откусят по локоть… И т.д. Пока не «съедят» с потрохами. Поэтому тут может быть только один закон: не уступать, никогда и ни в чём, ни пяди, ни толики, – без, по крайней мере, приобретения чего-то взамен, но, непременно, ещё более важного. Но и тут, конечно, нужно быть очень осторожным и глядеть в оба, дабы тебя не «нагрели», не обманули.

   И если Николай, положим, не понимал этих простейших «политических» правил игры – то это просто был человек неадекватный для большой политики.

   Политика всегда, так или иначе, требует «компромиссов», однако компромисс всегда есть именно компромисс, извините за тавтологию, и, положим, уступая оппонентам в чём-то одном, ты, обязательно (!), должен приобретать в чём-то другом. А тут Николай – получается, только уступал. Сначала на ступеньку «ответственного министерства», – сиречь, лишая себя реальной власти и отдавая её, власть, а по сути, значит, и всю Россию, вверенную ему, на откуп зарвавшейся олигархии. А следующим шагом – окажется (и оказалось!) требование «отречения».

   Это первый момент, – относительно гибельности, для Николая, введения указанного «ответственного министерства».

   И второй момент, на который, кстати, почему-то очень мало кто обращает внимание.

   Этот момент связан с сакральностью власти Царя (не говорю «Императора», хотя это, наверное, было бы тут «точнее», однако слово «Император», как мне кажется, менее адекватно отечественной культурно-исторической реальности, нежели, всё же, «Царь»).

Власть царя, как помазанника Божьего «на царство», венчанного т.о. со своим народом и страной, священна и, в принципе, не может быть чем-либо «земным» ограничена. Она либо «самодержавна» (не говорю «абсолютна», потому как данный термин здесь явно культурно-исторически неадекватен), либо её, реально, нет.

Если священная державная Верховная Власть царя, данная от Бога, окажется ограничена каким-то земным, положим, «законом» (например, какой-нибудь «конституцией») и, соответственно, неким «ответственным министерством», – которое будет «править», а царю, де, останется лишь номинально «царствовать», – а «ответственное министерство», как само собой разумеющееся, подразумевает и введение «конституции», утверждая в России модель «конституционной монархии» (как, по мнению-желанию, заговорщиков, якобы, имеет место в «цивилизованной» Англии, хотя в Англии и «конституции» никакой нет и не было), – то вся эта «царская власть», таким образом, лишается, по сути, своего сакрального статуса, и «помазанник Божий» – теперь, извините, обращается лишь в некий симулякр «божьего помазанника», в какое-то, извините, «фуфло на троне». И, значит, вторым шагом, вся власть в России, в таком случае – летит в тартарары.

   Иными словами, с введением «конституции» и «ответственного министерства» и, вообще, так сказать, «конституционной монархии», возникнет гибельный, для царской власти, парадокс: священная самодержавная, по определению, Божественная власть Царя (условно, с соответствующими оговорками, «абсолютное»), окажется «ограниченной» земными-человеческими «законами» («относительным»), – что, само по себе, логически нелепо.

   Либо у нас власть «царская» и, значит, самодержавная и священная, либо она «ограничена» «законами», и никакая, значит, она не самодержавная и не священная.

   И если мы вносим подобный «парадокс» в политическую систему нашего государства, то она, эта система, и всё государство вместе с ней, элементарно рассыпается, почти мгновенно, вдрызг.

   Что, кстати, и произошло.

   Для русского мировоззрения, уже вполне естественно, власть так или иначе зиждется на Царе, на его образе, на его личности. Силён и крепок этот царь, или, хотя бы, силён и крепок его Образ – сильна и крепка, устойчива, власть в России; сильна и устойчива Россия, – ибо его, Царя, Образ-блик осеняет собой всю систему власти в России, сверху донизу; и этот Блик есть стержень этой системы власти; нет его, этого стержня – и всё сыплется.

   Вот эти ребята, заговорщики, так сказать, российские элитарии, которые учинили в России «февральский переворот», они, раздуваясь в своём великом комплексе «всероссийской значимости», не понимали простой и элементарной вещи, что вся эта их значимость так или иначе зиждется на власти Государя, на том Блике, которым эта Верховная Власть их осеняет.

   Пусть даже и Образ Царя тогда был уже серьёзно замаран, и сам Царь был не очень, действительно, политически удачен, и т.д.; но, так или иначе, на нём, на этом Царе, на его Образе – всё, как на некоем стержне, держалось и вокруг него вращалось.

   А вот не стало Царя – и не стало ничего, никакой системы власти: вся она, вся её иерархия, все её «законы» – осыпалась, как шелуха и тлен. Всякий чиновник, сановник, «генерал», «профессор», всякий «закон» и т.д. – имели, в глазах народа, значение лишь как «чиновник», «сановник», «генерал», «профессор», «закон» при Государе. А нет Государя – то какой же ты, теперь, к чёрту, «профессор»?!, какой «чиновник»?!, какой «генерал»?!, без царя-то?! «Иди в ж..у, очкарик»! «Свобода»!

   И, кстати, очень правильно, по делу, «послали».[2]

   А нечего было рубить сук, на котором сидишь.

   А эти ребята (элитарии российские), действительно, как дебилы, рубили сук на котором сидят; или, иная метафора – рыли корни дуба, который давал им жёлуди. Кретины.

   Они, как свинья под дубом, полагали, что жёлуди сами собой, «по своей природе», «с неба», им в «благородный» их рот падают…

   А стоит лишь убрать царя («срыть дуб», «спилить сук»), как они – сразу совсем уж «в масле» и «шоколаде» окажутся.

   «Сливки общества», хреновы!

   Дебилы. «Профессора».

   Но пока до них, заговорщиков-элитариев, ещё не дошли столь элементарные вещи, они переживали бурный рост своих политических аппетитов: «а что, царь согласился на «ответственное министерство», очень хорошо, оно у нас, так сказать, уже в кармане, а не пойти ли нам теперь дальше, не сыграть ли в ещё более интересную игру: в «отречение»! – чем, как говорится, чёрт не шутит, чего это мы будем останавливаться, можно сказать, на полпути, – дожимать, так дожимать!, раз такой случай представился!, когда ещё такое будет!...»

   Только проблема, хотел бы особо отметить этот нюанс, здесь в том, что Николай, вопреки всем липовым «свидетельствам» «мемуаристов», этих «сивых меринов» от историографии, так и не согласился на их «ответственное министерство».

   Но об этом («проблеме с отречением») действительно знали лишь те, кто непосредственно «работал» с Государём, кто «дожимал» его в данном отношении (Рузский и К°). А все остальные, получая информацию от этих «переговорщиков», уже «знали», что Николай пошёл на «ответственное министерство», сиречь – сам себя лишил, по сути, власти. И, в таком случае, будет уже как-то глупо не воспользоваться подобным случаем и не дожать лишившего себя реальной власти «царька» до «отречения»!...

   …Днём, около 14 часов, 2 марта, Алексеев пересылает Рузскому ворох телеграмм, словно бы заранее заготовленных, от командующих фронтами, так сказать – результат проведённого им накануне анкетирования насчёт возможного «отречения». – Причём, «опрашивая» командующих фронтами, Алексеев лукаво подводил их к «нужному» «единственно возможному» ответу: необходимо «отречение».

   Причём, все командующие уже были извещены тем же Алексеевым, что Николай де согласился на «ответственное министерство», – а теперь вот, по мнению Алексеева, в связи с той информацией, которую передал ему Рузский, которую тот, в свою очередь, получил от Родзянко, подобного согласия уже явно не достаточно, а необходима более кардинальная «уступка», а именно – «отречение» (в пользу Алексея, при регентстве Михаила); и, мол, только оно, это «отречение», может нас всех, и всю страну, спасти.

   Полученные же ответные (Алексееву) телеграммы от командующих фронтами содержали следующие предложения:

   Телеграмма от в.к. Николая Николаевича (командующий Кавказским фронтом) галсила о необходимости передачи власти Алексею.

   В телеграмме от А.А. Брусилова (командующий Юго-Западным фронтом), аналогично, говорилось о том, что единственный исход в подобной ситуации – отказ от престола в пользу Алексея.

   Телеграмма от А.Е. Эверта (командующий Западным фронтом) советовала то же, почитай, самое, пусть и более завуалированно: мол, во имя прекращения беспорядков, принять решение, согласованное с Родзянко, выраженное им Рузскому…

   То бишь, опять же, отречься.

   Впрочем, Эверт сперва, острожничая, испросил у Алексеева тех ответов, которые дали на указанный вопрос ему Рузский и Брусилов, и только после того, как узнал о том, что они «советуют» именно «отречение» – склонился к этому мнению и сам.

   Аналогично завуалированно, но, по сути, то же самое, умоляет-требует от Государя и сам Алексеев, резюмируя таким образом эту свою телеграмму, лично.

   Чуть позже (около 15 часов) поступает такая же телеграмма и от генерала Сахарова (командующий Румынским фронтом), – сперва пафосно негодующего по отношению к бунтовщикам, о «разбойной кучке людей, именуемой Госдумой», об их «гнусном предложении», но… исходя, вроде как, из «доводов разума», заключает генерал своё послание, ради победоносного продолжения войны и спасения отечества, надо, мол, соглашаться с предложенными условиями…

   Последнее письмо (от Сахарова) – это, вообще, шизофрения.

   Соглашаться с «гнусным предложением разбойной кучки самозванцев»?! – и это пишет генерал, командующий фронтом?!

   Нет слов.

   Впрочем, в контексте всей рассматриваемой «ситуации отречения», в которой подобная «шизофрения» сквозит постоянно, – я почему-то отнюдь не удивлён наличествующим текстом данной телеграммы.

    К слову, аналогично, в тот же день, с утра, генералы-заговорщики вновь перебрасываются телеграммами относительно отзыва генерала Иванова и сворачивания его «компании», о прекращении отряжения ему частей и возвращения их на места своей постоянной дислокации…

   Далее, весьма показательной и даже вот уж почти обнажающей подлинное положение дел с «ситуацией отречения», с пленённым, по сути, генералами Николаем II, оказывается диалог промеж генералами-заговорщиками Лукомским (генерал-квартирмейстер Главковерха) и Даниловым (начальник штаба Северного фронта), в котором Лукомский, буквально, прямым текстом, требует «разбудить (!) государя», дабы… сообщить ему немедленно о состоявшемся разговоре Рузского и Родзянко (см. об этот разговоре выше)!…

   Ага, будить Государя (если он ещё, действительно, был Государь), из-за какого-то там разговора двух, по сути, политических клоунов!? – Да, один из них – командующий Северным фронтом, лицо, действительно, важное, но другой-то – «глава» разогнанной (!) Думы! – Да за такие разговоры настоящий царь должен их обоих – повесить! Без разговоров.

   Но здесь, Государь, получается – это уже, по факту, не Государь, а что-то вроде мальчика на побегушках у заговорщиков, у Родзянко и Рузского. Мол, эй, царёк, просыпайся, послушай, что умные дяди говорят! – и, вообще, слушайся их!

   Нет, конечно, можно (и даже, наверное, нужно) разбудить Государя, при столь сложной ситуации в столице, но – исключительно, с целью получить от него соответствующие указания по подавлению бунта!, – а отнюдь не для тех целей, ради которых его собираются будить братья-генералы.

   Ну и далее Лукомский добавляет ещё одну, как мне представляется, крайне важную, здесь, фразу: мол, необходимо отречение, выбора нет, ибо вся царская семья находится в руках мятежных войск!, и ежели царь не согласится, то произойдут «эксцессы, которые будут угрожать царским детям»!

   Шантаж, так сказать, налицо, выходит на свой предельный уровень: этакий, почти уж не завуалированный, а вполне прямым текстом, шантаж семьёй, детьми.

   На что, кстати, следует опять же довольно любопытный и показательный ответ Данилова: о том, что вы же, господин генерал, знаете, мол, «характер государя и трудность получить от него определённое решение».

   Очевидно, тут имеется в виду известное упрямство Николая II: упрётся, мол, как баран, и всё тут. Вот и тут, значит, он упёрся – и никак из него не выбьешь! – не то что «отречения», но и «ответственного министерства» пока не выбили! – Впрочем, мы, генералы, уже и не будем оное, «ответственное министерство», выбивать: будем сразу «давить за отречение»!

   Правда, Данилов и говорит своему собеседнику, что, мол, они вчера весь вечер уговаривали Николая дать «ответственное министерство», и, де, только к двум часам ночи тот согласился. Однако, продолжает Данилов, это уже поздно, ибо необходимо, хе-хе, действительно, «отречение». И, добавляет он, всё очень осложнила (!?) посылка войск с генералом Ивановым.

   …И, продолжает-сетует Данилов, что как бы ни убеждал Николай Владимирович (Рузский) Николая II, вряд ли от того мы сможем получить нужное решение… а время будет упущено…

   Ну, конечно, если «ответственное министерство» они так и не смогли выбить, то куда уж тут вести речь об «отречении»!...

   Как говорится, ребята-генералы давят на царя давят – а всё никак; тянут-потянут эту «репку», – а вытянуть не могут.

   Вот, оттого, по-видимому, и зовут они, заговорщики, «Внучку с Жучкой», – Гучкова да Шульгина, – чтобы если уж ни вытянуть «репку», то бишь ни добиться «отречения», то хотя бы засвидетельствовать (разумеется, ложно!), что оно состоялось!...