Продолжение шестое

     "Одна из целей войны теперь достигнута!..."

          (Ллойд Джордж, премьер-министр Англии, получив информацию о «февральской революции» в России)

 «…Всё, шах и мат!... Страна сошла с ума…
     Игру закончил ушлый Комбинатор…
     И записал последний Император:
     «Кругом измена, трусость и обман…»

             (отрывок из авторского стихотворения); текст стихотворения целиком:

http://www.stihi.ru/2013/09/03/5024

   По «показаниям свидетелей», замысел ехать в Ставку Северного фронта, выбивать у Николая «отречение», вроде как созрел у думцев-заговорщиков (Гучкова, Родзянко и пр.) ещё под утро (около 4 часов утра) 2 февраля.

    О чём, о приезде этой, так сказать, «тяжёлой артиллерии», и сообщает, тем же днём (02.03., в 16-30), генерал Данилов генералу Алексееву: мол, приедут, Гучков и Шульгин, к 19-ти часам…

   Однако, при этом, эдак завуалированно, сообщает он и о «созревшей» вроде как готовности Николая «отречься»: дескать, «император» выразил согласие, что де «нет той жертвы, которой он бы не принёс во благо родины…».

   Любопытно, также, в этой связи, сообщение-намёк (17-23) генерала Клембовского (помощник начштаба Ставки) – генералу М.И. Эбелову (командующий Одесским ВО): мол, «государь» решение пока не принял (об «отречении»), но оно неизбежно…

   Будто за него, Николая II, государя-императора, решает, «отрекаться» ему или «не отрекаться», кто-то другой, какие-то генералы.    Здесь, впрочем, якобы подразумевается, что это некие «неумолимые обстоятельства». Но мы же прекрасно понимаем, что никаких таких, действительно, объективно неумолимых обстоятельств, не было и в помине!

   Ну и, наконец, в 19-40 (02.03.), Алексеев высылает Данилову «болванку» «манифеста об отречении». Собственно, как предполагается заговорщиками, текст указанного «манифеста».

   Данный текст, надо заметить, был накануне ночью (с 1-го на 2-е марта) состряпан директором дипканцелярии при Ставке Н.А. Базили, генералом-квартирмейстером Лукомским и, вроде как, участвующим в «редакции» этого «исторического документа» в.к. Сергеем Михайловичем, – и всё это под «чутким руководством» начштаба Алексеева.

   Несколько слов об упомянутом г-не Базили. Прелюбопытнейшая личность.

   Базили Николай Александрович (1883-1963) – происхождением, якобы, «албанский грек», «дипломат», «банкир», масон, большой приятель А.Ф. Керенского (ложа «Полярная звезда»), это с одной «дружеской линии» (масонско-революционной), с другой стороны (впрочем, тоже масонской) – большой приятель небезызвестного С.Ю. Витте; имел довольно обширные связи в банкирской и, вообще, в западной элите. Якобы увёз с собой, бежав в своё время за границу, не только «оригиналы» «отречения Николая», но и «черновики» (якобы хранящиеся по сию пору в архивных закромах то ли Стэнфордского университета, то ли где-то ещё).

   В соответствии с множеством «источников-мемуаристов», полагается, что Николай якобы, наконец, – под впечатлением от полученных телеграмм, почитай, всех командующих фронтами, и, особенно, от в.к. Николая Николаевича, – выразил готовность отречься от престола в пользу сына (при опекунстве Михаила), около 15-ти часов 02.03.

   И даже что-то, относительно этого написал навроде «готовности отречения», но почему-то, опять же, в виде «телеграмм», переданных Рузскому: одну послать – Родзянко, другую – Алексееву. Дескать отрекаюсь в пользу Алексея. В телеграмме к Родзянко – написал о том, что «нет той жертвы, которой бы я не принёс во имя России…», и потому де «готов отречься» в пользу сына-Алексея, при регентстве брата-Михаила; а в телеграмме Алексееву – просто о готовности отречься в пользу Алексея.

   Однако, по тем же «свидетельствам», взволнованная этим «неожиданным» для неё событием, свита Николая II якобы уговорила «отрекшегося» «государя» забрать телеграммы обратно. И Николай послал генерала К.А. Нарышкина, начальника военно-походной личной канцелярии, к Рузскому, и тому (Нарышкину) даже вроде удалось уговорить заполучившего столь вожделенные, для себя, генерала-заговорщика, «исторические документы» их вернуть, – причём, Рузский сперва отказавшийся их возвращать, потом: то ли всё же отдал их, со второго раза, Нарышкину; то ли, посетив Государя, упросил того оставить их, телеграммы, пока у себя; то ли, всё-таки, отдал их, лично, Николаю II. Показания «свидетелей» тут разнятся. Но как бы то ни было, «телеграммы» эти, их «оригиналы», так никуда и не отосланные, как-то канули в призрачный омут Леты…

   После чего (между 15-тью и 21-м ч.) Николай вроде как подписал ещё два «царских» указа (а ничего, что это уже после вроде как «телеграмм отречения»?!) о назначении князя Г.Е. Львова предсовмина, а в.к. Николая Николаевича – главковерхом…

   Правда, никто этих «царских указов» в живую тоже никогда не видел; они существуют лишь в «воспоминаниях» мемуаристов.

   Причём, иные из данных «свидетелей» утверждают, что упомянутые указы Николай напишет лишь поздно вечером, после того, как «отречётся», «окончательно», уже в пользу Михаила, в присутствии Гучкова и Шульгина, – и опять же, пометив их, вроде бы, 14-тью часами (иной вариант – 13-тью). – В то время как само «отречение» на «телеграфных бланках», сделанное около 23 часов 40 минут того же дня, будет помечено им, Николаем, 15-тью часами (и 15-05), дабы, по объяснению «мемуаристов», устранить подозрения в том, что Николай де отрёкся под нажимом приехавших «думцев», а сделал это много раньше, ещё днём и «добровольно».

   Вот ведь, действительно, издевательство над несчастным Государём получается, работающим, здесь, в режиме «принтера» собственных «указов»: в 2 часа ночи-утра 2-го февраля – указ об «ответственном министерстве»; в 15 часов, того же дня, «отречение» в пользу сына; в 23-40, в тот же вечер, ещё одно «отречение», но теперь уже в пользу Михаила, – пометив его, «задним числом», 15-тью часами!...

   «Слышь, царёк, то, что ты подписал до того, про «ответственное министерство», это уже туфта, давай вот эту новую бумажку подписывай!, отречение своё... да, вот, в трёх экземплярах, хы-хы… а вот ещё, давай, Львова – председателем совета министров… вот, а Николая Николаевича – верховным главнокомандующим… ну, вот, молодец, а ты боялся, хы-хы, давай, ещё, до кучи – Корнилова командующим Петроградским гарнизоном…»

   Это – анекдот, танцы-шманцы, трали-вали тили-тили, лохотрон, но никак не реальная история!

   И после всей этой камарильи, по показаниям некоторых «свидетелей», Николай ещё и обнимается да целуется, слёзно, со своим мучителем-шантажистом Рузским… Похожие па, поцелуи-обнимашки, он совершит потом, в Могилёве, и с Алексеевым…

   Сейчас заплачу.

   Любопытно ещё обратить внимание, что, по тем же «воспоминаниям», Николай, расстроенный тем, что «все» его предали, оправдывался (днём 02.03.) перед своей свитой за своё «отречение», и говорил: а что мне, мол, оставалось делать, когда мне все изменили, «даже Николаша»?!…

   Это, вообще, просто шедевр!

   Дело в том, что Николай прекрасно знал, что «Николаша», то бишь в.к. Николай Николаевич, и есть первый изменщик, и знал он это довольно давно, ещё до того, как сменил оного по посту Главковерха, – достаточно вспомнить «знаменитое» многозначительное постукивание Государя по пухлой «папочке» с накопившимся компроматом на «Николашу», как раз перед снятием того с «верховного главнокомандования». А тут – вдруг, Николай оказывается, отчего-то, удивлён изменой великого князя!

   И после всего этого, он же – ещё и назначает этого «Николашу», одного из главных изменщиков – Главковерхом, вновь!

   Прекрасно зная, куда этот, с позволения сказать, «полководец», да ещё к тому же и предатель своего Государя (!), заведёт армию!

   У него (у Николая II Александровича), что, с головой было не всё в порядке?

   Это же как нужно было плюнуть на всё, на страну, на народ, чтобы, уступив напору-шантажу заговорщиков-изменников, назначить предателей (!) руководителями (Николая Николаевича, Львова и т.д.) армии и государства!

   Я не понимаю, неужели люди не видят этого абсурда (!) в упор?

   Вот, представьте ситуацию: вы – царь,    Самодержец всея Руси, и тут к вам приходят какие-то ребята, пусть и из высшей элиты, и говорят: так мол и так, в Петрограде бунт, – что-то вроде «стрелецкого» (при Петре), или «декабристского» (при Николае I), или «соляного» (при Алексее Михайловиче), и т.д., – и потому, Вам, Ваше Величество, чтобы «успокоить» этот бунт, нужно отречься от престола и передать ваш престол… например, вашему сыну, малолетнему и, вообще, больному… или, вот, ещё лучше, вашему слабовольному брату, которого вы, хм-хм, некоторое время назад лишили прав наследования престола…

   Вообще-то, для того, чтобы подавить бунт нужна, прежде всего, царская воля (как у Петра I, например), или, хотя бы, личные переговоры государя с бунтующей толпой, – как, например, поступил в своё время Алексей Михайлович, лично пообещав разобраться с «коррупционерами», крамольной деятельностью которых был крайне недоволен народ, – и, в итоге, «царский дядька» Борис Морозов был сослан и лишён всех высоких должностей (причём, государь тогда лично попросил у народа не казнить столь дорого ему сановника), а вскоре было выпущено «Соборное Уложение»; etc. Вообще, подобных исторических примеров – довольно много.

   Так вот, не выглядят ли все эти вышеприведённые предложения-требования Николаю II «отречься» полным маразмом и абсурдом?

   Ещё как выглядят!

   Во-первых, почему это Я, Самодержец Всероссийский, должен отрекаться из-за такой (!) ерунды?!; а во-вторых, чтобы с этими бунтами справиться нужна, прежде всего, именно сильная монаршая воля и, извините, разум, – а какая воля и какой, извините, разум, у малолетнего больного ребёнка, с одной стороны, или, вот, у ещё более слабовольного, нежели я, моего крамольного братца, а?

   Остаётся только покрутить пальцем у виска.

   Из-за такой ерунды, извините, не отрекаются!

   Причём, себе же, и всему государству, очевидно, во вред.

   А если, действительно, отрекаются, то – это исторический (и клинический) приговор.

   Так что, не писал Николай Александрович никаких таких указов, – исходя из обычной человеческой логики и здравого смысла, – не мог писать. Да и нет их нигде. И, судя по всему, и не было.

   По уму, Николай вместо всех этих фейковых «своих» указов, должен был издать следующие указы: а) о разгоне самозванных «органов власти» (ВКГД, СРСД и «временного правительства»), с соответствующим, «по законам военного времени», наказанием для крамольников, б) о смене руководства (как минимум) Северным фронтом, etc.

   Однако вместо этих, жизненно необходимых для государства, указов, он «издаёт» какую-то самоубийственную (и для себя, и для государства), извините, чушь…

   Ну а после «подписания» данных «февральских указов» (фейковых, судя по всему), все остаются ждать (вечером 02.03.), для окончательного разрешения ситуации, посланцев от Думы, – Гукова и Шульгина, – которых ждали к 19-ти вечера, – однако приехали они, «грязные, немытые и небритые», лишь около 22-х часов (впрочем, по «свидетельству» Ломоносова, как, якобы, поведал ему о том «посвящённый» Некрасов, вошли эти «братцы-делегаты» в царский поезд в 20-42).

   Зачем, в сущности, они приезжали? Если Николай, как оно «всем известно», отрёкся уже около 15-ти часов в пользу Алексея?

   А потом, в итоге, получилось, что после их приезда Николай всё, вроде как, в своем «отречении» переиграл и отрекся уже «в пользу Михаила», – чем только усложнил-запутал ситуацию…

    А затем они приехали, скорее всего, чтобы подтвердить, как свидетели, «отречение», которого не было. Ну или, хотя бы, попробовать помочь Рузскому уломать, всё-таки, Государя на «отречение».

   Вот, смотрите, как надо царей упёршихся уламывать! Ни на что вы, г-да генералы, не способны, смотрите, как «лучшие представители общественности» царьков через колено ломают!...

   Ну а если всё же не удастся и «думцам» додавить царя, то, по крайней мере – они будут хорошими «свидетелями» того, что «Николашка отрёкся».

    Вот, представим ситуацию: не могут никак Рузский и К° выбить у Николая «отречение», и, в итоге, выпускают поддельный текст «отречения», а потом, положим, от Николая, блокированного и вроде как «отрекшегося», всё же просачивается информация, что отречения-то никакого и не было – и что тогда?, как повернётся ситуация, когда «свидетелей» подобного «отречения» нет, кроме как, собственно, кучка генералов-заговорщиков? – шатко всё, очень шатко!, как угодно может развернуться ситуация. – А вот ежели то, что «отречение», действительно, состоялось, будет подтверждено столь авторитетными свидетелями, как видные «представители общественности», Государственной Думы, ну, например, вот, г-да Гучков и Шульгин (последний, вообще – вроде как «монархист», корешок политического петрушки и провокатора Пуришкевича; впрочем, аналогичный тому политический эквилибрист: то «правый», то «националист», то в «прогрессивном блоке», то «центрист», то, вот, «монархист», выжимающий из царя «отречение», – «шарик налево, шарик направо»), то кто теперь, вообще, сможет вякнуть, что «отречения» не было!?, кто может усомниться в столь авторитетных свидетелях?, – и пусть Николай, «отрёкшийся», или кто другой, сколько хочешь может потом верещать, что «царь не отрекался», что «это всё липовые подделанные бумажки»! – кто ж его теперь воспримет всерьёз! «Поздняк метаться». «Представители официальных органов власти засвидетельствовали». Ха-ха.

   Игра сделана.

   Любопытно, что по «воспоминаниям» мемуаристов, Рузский, узнав о приезде «думцев», настоятельно требует, чтобы те сперва зашли к нему, а только потом, уже подготовленные, ознакомленные, так сказать, с ситуацией – к Николаю; однако этот его «план» срывается, – и приехавшие Гучков и Шульгин идут прямиком к Николаю, – словно бы Рузского, уже как будто выбившего у Николая «отречение», никто и в грош не ставит. – И Рузский, по факту, является на переговоры прибывших думских делегатов с «отрекшимся» уже «последним императором», чуть позже, впрочем – почти сразу, как оные начинаются.

   Кроме г-д Гучкова и Шульгина на данных «переговорах» присутствуют вышеупомянутые Фредерикс (как своего рода «генеральный секретарь» при Государе) и, собственно, генерал-секретарь, ведущий протокол, Нарышкин; ну и, конечно, сам Николай II Александрович; и почти сразу, вскоре, приходит и Рузский. Иные «свидетели», впрочем, указывают, что Николай приходит, вообще, последним на данное «совещание».

   «Отрекшийся» царь вроде бы, по «всем известной» версии, подтверждает приехавшим свою готовность отречься, – раз уж такие форсмажорные обстоятельства, – однако одна ключевая особенность данного «отречения» теперь меняется, – причём, меняется она, по разным свидетельствам, непосредственно, в разное время: одни утверждают, что царь передумал отрекаться в пользу сына и решил отречься в пользу брата (Михаила) почти сразу после принятого им решения отречься в пользу сына (случившегося около 15-ти часов дня), другие (например, Лукомский) – что всё это «переворачивание» «отречения» произошло непосредственно на данных переговорах, когда Николай, якобы, спросил Гучкова, а может ли он, Николай, отрекшись, поселиться, как «частный гражданин», в Крыму, в Ливадии, (где ему, мол, очень нравится жить), – на что Гучков ответил, что это невозможно, и Николаю де, отрекшемуся, нужно будет обязательно уехать из России, дабы не возбуждать ситуацию и не провоцировать народ, – на что Николай, опять, спросил, а как же тогда мой сын?, могу ли я его забрать с собой? – Гучков ответил Николаю, что нет, сын, как наследник престола, должен оставаться в России, под присмотром регента (Михаила Александровича). – После чего Николай передумал и, вроде бы не желая расставаться с сыном, оставлять его, наипаче больного (!), без собственного присмотра, решил отречься в пользу брата Михаила.

   Насчёт «проживания в Крыму» – это, вообще, бесподобно!…

     «(Я, ребята,) …всё приму:

     Ссылку, каторгу, тюрьму!

     Но, желательно, в июле,

     И, желательно, в Крыму!...»

   Феерично: обескураженный и униженный Николай испрашивает совета у своего злейшего врага и ненавистника – Гучкова! – и будто бы ждёт от того, какого-то спасительного ответа! – Абсурд. Ну, можно, конечно, представить, что Николай окончательно морально раздавлен и, вот, нижайше испрашивает у своих победителей-врагов, пусть даже и зная всю их ненависть и презрение к нему, «последней» помощи, «доброго» совета…

   Однако мне трудно представить подобную раздавленность, полную, напрочь, Николая в тот момент. Если ребята его, действительно, морально раздавили и, значит, выбили-выжали из него «отречение», тогда – это вполне может быть, и Николай, собирая сопли, рабски униженный, испрашивает разрешения «пожить в Крыму с сыном» у своих Господ…

   Это, повторюсь, представить можно, но, действительно, очень трудно. До какого ж состояния, морально-психологического, нужно было довести человека, чтобы он вот так унижался…

   Кстати, в соответствии с иной версией «передумывания» Николаем II отрекаться от престола «в пользу Алексея» на «в пользу Михаила», Николай, якобы, «передумал» ещё днём, вскоре после 15-ти часов, когда переговорил с лейб-хирургом С.П. Фёдоровым,[1] якобы, относительно того, может ли Алексей «выздороветь», – и когда услышал от доктора, что болезнь Алексея неизлечима, вроде как, передумал – и решил отречься в пользу Михаила.

   Как будто и до того он не знал, что гемофилия неизлечима? – Эта версия, очевидно, совсем уж «липовая».

   Однако, можно предположить, что определённый разговор между Николаем и его лейб-хирургом был, и, может быть, очень серьёзный, – «врач при царе», вообще, должность наиважнейшая и «исторически чреватая». Так что, мало ли. Всякое могло быть…

   А теперь, собственно, о «манифесте отречения».

   Опять же, по «свидетельствам» мемуаристов, – все эти «свидетельства», полагаю, правильнее будет именовать «лжесвидельствованиями», – Николай взяв соответствующую «заготовку» текста отречения, которую привезли с собой Шульгин и Гучков, вышел в соседнюю комнату и там, якобы, составил свой собственный текст «отречения», – потому как привезённый текст его совершенно не удовлетворил.

   Любопытно, кстати, что разные «свидетели» дают в этой узловой точке события весьма разные «показания»: одни (например, Гучков) заявляют о том, что Николай отсутствовал час-полтора, а другие (например, Рузский) – говорят тут лишь о 10-ти минутах…

   Ну, я понимаю, когда один непосредственный «свидетель» события говорит о «получасе», а другой – о «20-ти минутах»; когда один из «свидетелей» говорит о полутора часах, а другой – о двух часах; для кого-то время тянется быстрее, для кого-то чуть медленнее, мало кто смотрит, буквально, на часы, и т.д., так что расхождения тут вполне возможны, – но расхождения эти должны быть хотя бы приблизительно соотносимы друг с другом! – здесь же, судя по всему, ребята просто не уговорились, сколько времени «давать» «вышедшему Николаю», когда будут врать, ой, извините, «исключительно правдиво» рассказывать о том, как «Николашка отрёкся».

   Кстати, с этим «привезённым текстом» тоже есть свои проблемы. Гучков говорит, например, что «заготовку текста» написал Шульгин; Шульгин, напротив, что эту, достаточно корявую, заготовку, буквально, «на коленке», состряпал Гучков; Рузский же, вообще, «свидетельствует» о том, что никакой такой «заготовки» эти думские клоуны с собой не привезли…

   Но как бы то ни было, Николай, – то ли через 10-15 минут, то ли через час-полтора, – вернулся со «своим» текстом «отречения»: в пользу Михаила…

   Относительно «отречения в пользу Михаила» скажу несколько слов.

   Во-первых, Николай не имел права отрекаться «и за сына»; отречься за себя – это ещё куда ни шло (хотя тоже, скажем так, не очень законно), но «отречься» и «за Алексея» (законного наследника) – это уже, извините, ни в какие ворота.

   Во-вторых, Николай не мог «отречься» в пользу Михаила потому, что сам в своё время лишил того, – за его морганатический брак, – династических прав, и прежде всего – права претендовать на престол. И хоть Михаил и был, с началом войны, частично прощён, и ему было разрешено вернуться в Россию (а до того его, вообще, наказали, в числе прочего, высылкой из страны), восстановлен в правах, однако каких-либо прав наследовать престол он категорически не имел и иметь уже не мог. А тут, отрекаясь в пользу Михаила, Николай, получается, цинично отрицает свою собственную волю (относительно лишения наследственных прав на престол Михаила), – законы, чёрт с ними, самодержец есть самодержец!, но столь презрительно предавать своё собственное Слово!? – это даже для Самодержца слишком. Нужно было, хотя бы, в таком случае, предварительным указом восстановить Михаила в наследственных правах, – чтоб хотя бы перед собой оправдаться, «отменить» свою прежнюю Волю, – а уж потом – отрекаться в пользу «восстановленного в правах» Михаила. Регентом Михаил, в крайнем случае, ещё мог бы служить, но царём – никак, ни при каких обстоятельствах.

   Кстати, замечу, что аналогично не имел уже никаких династических прав на престол и следующий в ряду, «по старшинству», царских родственников, – Кирилл Владимирович, аналогично, вследствие морганатического брака. – Тем паче указанный персонаж, в.к. Кирилл Владимирович, отвечавший на ту пору за Гвардейский экипаж, – воинское подразделение, осуществлявшее функции охраны императорской семьи (и обслуживания императорских судов), численностью чуть более 400-т человек, – перевёл, вполне в традиции «декабризма», вверенное ему это важнейшее, в деле охраны Государя, войско на сторону революции (1-го марта), – о чём, кстати, радостно ошалевший, опьянённый воздухом революции и украшенный белой ленточкой… ой, простите, красным бантом, самолично рапортовал самозванному Родзянке. – А учитывая довольно тесную связь промеж супругой в.к. Кирилла Владимировича Викторией Мелитой и английским посланником, – одним из кукловодов местных аборигенов-заговорщиков, – Дж. Бьюкененом, подобные эпатажно-изменнические действия одного из представителей семьи «туземного вождя Николашки» тем паче не выглядят сколь-либо странными.[2] Впрочем, судя по всему, Кирилл Владимирович, весьма предвкушавший было получить от «нового правительства» какую-либо высокую тёплую синекуру, скоро понял, какое дело приобретает оборот, и тут уж не о синекурах надо думать, а о том, как унести ноги – и быстренько их, «ноги», и «сделал»: сбежал в Финляндию…

   Так что, если уж кого и можно было назначать, жалея больного, и, в принципе, неспособного исполнять реальные функции Императора, сына (Алексея), то это – по-видимому, в.к. Бориса Владимировича, – тоже, впрочем, далеко «не чистого» в морганатическом отношении, имевшего в качестве любовницы в ту пору замужнюю женщину – Зинаиду Рашевскую, и даже вроде бы имевшего от связи с ней ребёнка (и, даже, впоследствии, забегая вперёд, женившегося, впоследствии, уже в эмиграции, на этой даме, опять же – морганатическим браком). – Однако, формально, на тот момент Борис Владимирович не был помечен морганатическим браком и потому мог, хотя бы в возможности, представляться «первым» претендентом на российский престол…

   Обращу внимание, что проблемы с «наследником», – касательно и, собственно, сына (Алексея), больного, и прочих «царских родственников», – у правящей династии на тот момент вырисовывались, действительно, очень серьёзные, а перспективы – печальные.

   И действительно, если бы Николай II не «отрёкся» бы, если бы Российская Империя вышла победительницей в Войне, то, так или иначе, очень скоро перед страной встала бы самым серьёзным образом династическая проблема.

   Очевидно, что, после смерти Николая II Александровича, эдак в году 1937-м, заступивший на престол его наследник – больной Алексей (если бы дожил!) – не мог бы царствовать, действительно, как Самодержец, и его очень скоро довольно легко, так или иначе, подмяла бы олигархическая элитка: и заимела бы в стране всё, ни за что в ней реально не отвечая!

   Но это ещё полбеды, главная беда в том, что и здорового потомства он, Алексей, оставить уже не смог бы, ибо гемофилия «поселилась» на русском престоле уже неизлечимо; и следуя логике вещей, Россия, в таком случае, опять же, вползла бы в ту же самую проблемную историческую династическую, усугублённую серьёзными социально-экономическими противоречиями, ситуацию, даже безо всякой войны, встав перед неумолимой дилеммой: либо в России восторжествует вариант «периферийного капитализма», и «Российская Империя», ведомая её олигархической элиткой, обратится в банальную криптоколонию глобального транснационального олигархата, лишаясь при этом какой-либо культурно-исторической самобытности и самостоятельности; либо в ней, отнюдь не желающей влачить столь незавидное существование, произошло бы нечто вроде социалистической («октябрьской») революции, – вследствие несовместимости российской культурно-исторической системы и капитализма, – и, возможной, победы здоровых сил внутри русского народа.

   Проблема в том, что, извините за каламбур, даже без «отречения» Николая назревшие социально-экономические проблемы никуда бы тогда, в феврале-марте 1917-го г., не исчезли; более того, через некоторое, и очень короткое, время, они возопили бы вновь и, скорее всего, даже ещё острее.

   И это я ещё не учитывал острейшую внешнеполитическую ситуацию…

   И я даже боюсь предполагать, здесь, «лучший случай». В «самом лучшем случае» – это, действительно, было бы (в России) что-то вроде того, что произошло после «октября» 1917-го года; но, опять же, с весьма туманным исходом.   А очень возможен был вариант, что, России просто не стало бы, как геополитического и исторического Субъекта...

   Однако это отдельная большая тема. Вернёмся к «ситуации отречения»...