«Норманизм» «опирается» и на иные подобного рода «этимологические» мистификации, связанные, в частности, с названиями «днепровских порогов», переданными, в греческом прочтении, в сочинении императора Константина Багрянородого (905-959; официально император с 945 г.) «Об управлении империей», где он даёт их названия по-русски («варяжски») и по-славянски; и, вот, отчего-то эти «русские» названия перетолковываются, как, якобы, скандинавские (по-исландски, по-шведски и пр.), хотя все они, аналогично, могут быть элементарно поняты именно по-русски (ежели сравнить исковеркано переданные названия римским императором днепровских порогов с их названиями, существовавшими еще в XVI-XVII вв.; с различением, разумеется, двух вариантов названия, как, собственно», «порог» («праг»), так и «забора»).[1] Данное различение в названиях «порогов» и «забор» суть различие двух славянских языков, – как, например, сегодня, различия «русской речи» и «украинской мовы», например, не более того. И, кстати, попробуйте, человеку другого языка, греку тому же, сказать несколько совершенно незнакомых ему довольно сложных русских слов, и пусть он их «по-своему» запишет, а потом – «переведите» их обратно; увидите, что получится. Эти «русские» слова потом можно уже будет выдать хоть за «китайские», хоть за «албанские», хоть за слова языка племени «тумбо-юмбо».

Аналогичная история с именами послов от Олега, а потом и Игоря, в Римской Империи, – подобным же образом «списанных» русским летописцем, через «третьи руки», с «византийских» источников; иными словами, мы тут имеем, как минимум, двойное искажение: сперва искажённое восприятие греков, записывающих русские имена, затем – опять-таки греческого (или, может быть, уже русского) переводчика, переводящего текст сей на русский для автора ПВЛ. – Впрочем, здесь, увы, у нас нет аналогичного варианта более реального звучания данных имён, и я представляю, что не будь у нас более поздних реальных вариантов названий вышеупомянутых порогов, то я бы ни в жизнь не догадался, какие, собственно, пороги, их названия, тут имеются (Константином Багрянородным) в виду! Что же касается упомянутых «посольств» Игоря и Олега, то о «происхождении» указанных тут имён можно только гадать; можно, в этой связи, лишь заметить, что, во-первых, «посольства» эти, реально, состояли из представителей довольно разных народов, куда входили и тюрки (булгары, печенеги, например; и такие имена «послов» как, например, Алдан или Кары Тудков – имена, с большой долей вероятности, тюркского происхождения), и угорские (например, Егри Ерлисков), балтские народы (например, Ятвяг Гунарев), и, наверное, и германцы, скандинавы (возможно, например, Карл, Ингьялд); etc. Однако, ещё раз говорю, принадлежность данного имени к угорским, балтским, тюркским, германским или славянским, русским именам – здесь, неизбежно, сугубо гадательная; и уж тем более гадательной оказывается принадлежность к тому или иному народу, собственно, носителя данного имени. – Паче, очевидно, что варяги – удалые морские воины, и жён у них, зачастую, бывает отнюдь не одна, и жёны эти, как и наложницы – обыкновенно, из разных народов, и «умыкали» этих жён русские, славянские бойцы-мореходы – зачастую именно у соседей германцев (саксов, данов, норманнов, шведов), а матери-то – склонны давать сыновьям свои «родные» имена, вот и называли, полагаю, частенько эти матери-иноземки своих детей, становящихся в будущем теми же варягами (!), своими «родными» «немецкими» именами – «Карлами», «Ингьялдами» и пр., – так что наличие «германских» имён, например, у варягов-славян, полагаю, тоже есть дело вполне своеобычное.[2]

Уровень «искажённости» в данном тексте ПВЛ имён «послов» может быть представлен на примере того, как оказалось искажено, полагаю, в них имя «Глеб», – передаваемое тут, как «Улеб» (!). – Т.е., представьте, сколь (!) нужно было исказить имя «Годлюба» (впоследствии, «Глеба»), чтобы из него «вышел «Улеб»!?[3] – Теперь, полагаю, понятно, что апеллировать к именам данных «посольств» есть, по сути своей, жуткая бессмыслица.[4]

В том же «духе» как только ни измываются «норманисты» над именами летописных легендарных братьев Рюрика – Синеусом (точнее, Сиваром) и Трувором. Вплоть до того, что предположили (начиная, кстати, с Байера), что они есть лишь «лингвистический казус»; т.е., иными словами, никаких таких «Синеуса и Трувора» не существовало, а была лишь ошибка русского летописца, плохо знавшего, наверное, «шведские руны», с которых, ныне утраченных, дескать и был списан некогда сей текст, с которого летописец-Нестор де «переводил» историю о «призвании варягов»; и что, якобы, по-шведски, Синеус – это «со своим домом (родом)», а Трувор – дескать «верная дружина»[5]. Хотя в той же летописи (ПВЛ) русский летописец пишет и о «дружине» и о «роде своём»: почему-то в одном месте «путая» слова, а в другом – нет. И отчего-то, значит, отправляя «дружину» Рюрика в Изборск, а «его дом и род» – в Белоозеро! – просто замечательно. И к тому же, оказывается, значит, Нестор-летописец был ещё сведущ и в гипотетических «шведских рунах». Не говоря уж о том, что на древнешведском тот же, предполагаемый, «синеус» («с домом») звучал бы совсем не так (а «med sitt hus»).

К тем «основаниям», на которые опирается «норманизм», можно добавить и «Бертинскую летопись» (составлены в сер. IX в.), в коей рассказывается о событиях, датируемых 839-м г., когда к франкскому императору Людовику Благочестивому (778-840; император-король с 814 г.), явилось посольство от некоего народа «рос», в котором, в народе, правит князь – каган,[6] и это посольство, значит, просило его, короля, пройти через земли его государства, дабы безопасно вернуться к себе домой; далее же говорится о том, что королю показалось, что эти люди из народа «суеонов», т.е. не те, за кого себя выдают, и, значит, надо тщательно их проверить, кто они, действительно, такие…

И всё, далее летопись о народе «рос», т.е., якобы, о «шведах», ничего больше не говорит. И вот этот отрывок обычно полагают в качестве «доказательства» «норманнской» теории. Хотя, в сущности, если вы заметили, этот текст говорит прежде всего о совершенно обратном. Т.е. некие люди, сказавшись, что они, предположительно, «русы», показались королю отнюдь не теми, за кого себя выдают, а – «суеонами», т.е. – никакими не «русами»! Проще говоря, этот текст – напротив, доказывает совершенно обратное: что «росы» – это никакие не «суеоны» (предполагается, здесь, шведы).

«Норманизм» доходил даже до того, что очевидно русские славянские имена, – например, «Владимир» или «Святослав», перетолковывал как «скандинавские», даже, иногда, в самой Скандинавии не существовавшие, – мол, это «Вальдемар» и «Свенельд».

Однако, почему норманизм оказался столь живуч и властен отечественной историографии, несмотря на свою очевидную эфемерность и даже нелепость? Прежде всего, от того, что возникнув в эпоху торжества Псевдоморфоза отечественной культуры и государственности, в «бироновщину» и после неё, он, благополучно «задвинув» все не ложащиеся в его парадигму факты, и выпятив, напротив, то, что вроде как можно худо-бедно «уложить» в его, «норманизма», прокрустово ложе, воцарился в официальном «историческом научном сообществе». А ежели некая подобного толка парадигма таким образом утвердилась, то она будет способствовать продвижению по карьерной «профессорской» лекции именно тех, кто ей соответствует, кто является её адептом и исповедует её «аксиомы»; а если же ты не исповедуешь данной «норманнской веры», то, по определению, тебе не видать ни «кафедры», ни звания «профессора», ни, вообще, значит, каких-либо реальных возможностей исследования, которые обеспечиваются «научным сообществом». Так что даже вот один этот фактор может уже обеспечить «норманизму» долгоиграющее торжество в «исторической науке».

Во-вторых, надо заметить, что большинство людей, всё-таки, весьма гипнабельны и довольно легко программируемы, и если им, с детства, внушают что-то одно, то они, вырастая, от школьной парты до университетской скамьи и далее, впитывая в себя «идеалы» и догмы «норманизма», уже полагают его, несомненно, как нечто само собой разумеющимся, – «все же так говорят», «во всех учебниках так написано», – и, вследствие, элементарного отсутствия сколько-нибудь развитой способности к самостоятельному размышлению (начинающегося, кстати, с сомнения), будут твердить те же зады «норманизма», отнюдь не задумываясь реально, а так ли оно на самом деле.

Более того, известно, что именно люди подобного «подающего одежды» толка, не имеющие сколько-нибудь самостоятельной мысли, но «хорошо впитывающие материал», легче всего продвигаются по «профессорской» «академической» «бюрократической» лестнице, и, вскорости – так же, в свою очередь, становятся теми, кто диктует «моду», кто определяет направление, специфику и характер историографии, её парадигму, «профессорами» и «академиками». Так что тут ничего удивительного нет.

Впрочем, замечу, если «диалектический материализм» (правильнее, конечно, сказать – «материалистический диалектизм») в отечественной «советской философии», торжествовавший, несмотря на всю свою очевидную нелепость, в качестве парадигмы, до недавнего времени, сегодня сошёл на нет, – хотя это, справедливости ради замечу, произошло отнюдь не в силу реального развития философии в России, а в силу лишь того, что бывшая партийная номенклатура решила более не строить «коммунизм», более не нести ответственность перед народом за это «строительство», и, значит, более не вдалбливать догмы «марксизма-ленинизма» в головы советских людей, а – просто взять и присвоить себе всю народную, созданную руками народа, собственность, и ни за что уже при этом далее в «этой стране» не отвечать! – для чего и «сбросила» «марксистскую идеологию», – так вот, если «материалистический диалектизм» более не является «официальной парадигмой» в отечественной «философии» сегодня (которой, философии, впрочем, как особо не было в «советское» время, так почти нет и теперь, лишь на задворках бытия что-то реально теплится), то «норманизм» в отечественной историографии, несмотря на всю аналогичную свою абсурдность – вполне существует и здравствует; тормозя и блокируя реальное исследование истории России. – Что, впрочем, немудрено, ибо если страна, в силу предательства её «элиты», лишалась львиной доли своего суверенитета, то, разумеется, её новому Хозяину – Западу, – овладевшему информационным полем России, – тем паче оказывается сей «норманизм» теперь вдвойне выгоден, поскольку замечательно блокирует ростки реального русского самосознания, возможность осознания русскими своей реальной Истории. – Для криптоколонии,[7] коей сегодня является наша несчастная Россия, шоры и кандалы «норманизма» есть блестящая «заглушка» реального русского освободительного (и от своей продажной «элиты», и от её, этой «элиты», Западного Хозяина, посредством сей «элиты» держащего Россию в состоянии полуколонии) движения.

В довесок вышесказанному замечу, что указанный «норманизм» идеологически вполне отвечает  «любви» наших разного сорта «мажоров-элитариев» ко всему «западному», – причины этой «любви» вы хорошо поймёте из данной книги, прочитав её: мол, Запад, Европа, Америка – это «круто» и «престижно», и, мол, «я вам не какой-то там русопят-славянин, а, значит, будучи элитой – я самый что ни на есть цивилизованный европеец, весь в западном шмотье и с айфоном в руках!».

Аналогично оным мажорам-элитариям, и «русская интеллигенция», – как продукт-выброс вышеупомянутого Псевдоморфоза, со всегдашней фигой в кармане по отношению к русскому государству и с плевком за щекой – по отношению к русскому народу, – в своём безудержном Чужебесии, прямо-таки молится на этот самый Запад, готова вылизывать ему сапоги и все срамные места, всячески проклиная, «как заклиная», эту самую Россию и русских, их Историю, – и вот тут «норманизм», опять-таки, оказывается вельми к месту. – Вот она – идеология, позволяющая некоторым удовлетворять свой глубочайший рессентимент к России, «заглушать» свою ущербную пустоту безродства!

Посему, не стоит удивляться процветанию, по сию пору, в "российской исторической науке" данного «исторического» химерического образования, именуемого «норманизмом».