«…Во-первых, свободному отречению первого Брата Нашего, Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича, от права на Всероссийский Престол, быть твердым и неизменным; акт же сего отречения, ради достоверной известности, хранить в Московском Большом Успенском Соборе и в трех высших Правительственных местах Империи Нашей: в Святейшем Синоде, Государственном Совете и Правительствующем Сенате. Во-вторых: вследствие того, на точном основании акта о наследовании Престола, Наследником Нашим быть второму Брату Нашему, Великому Князю Николаю Павловичу…» (Александр I, «Манифест…», 16.08.1823.)
...Трагедия-проблема же страны, её государственности, в ту пору случилась ещё и в том (помимо Псевдоморфоза), что здесь, в одной временной точке, сошлись несколько, скажем так, «несчастных случаев», которые подвели страну к её очень-очень «узкому месту». Каждый в отдельности, из данных «несчастных случаев», не представлял собой, наверное, особо проблемной ситуации, однако, вот, случившиеся почти одновременно, в серии, они и пробудили «шевелящийся хаос», выплеснувшийся, в лице «декабристского восстания», на социально-политическую поверхность.
В данной череде событий у нас тут происходят: 1) скоропостижная смерть (или «уход») Императора Александра I, 2) убийство Настасьи Минкиной в Грузино, выведшее Аракчеева, – человека, на котором тогда, в значительной мере, и держалась система госуправления, – из Игры, и 3) имевшая место определённая династическая коллизия, вызванная «сокрытым» отречением от Престола великого князя Константина Павловича, – следующего по старшинству в правящей династии после Императора Александра I.
Вряд ли два первых события (не говоря уж о третьем) явились результатом некого единого плана-заговора. Можно, полагаю, предположить, что смерть Александра I не была случайной (если, вообще, была); однако предположить и убийство Минкиной, выводящее Аракчеева из Игры, как имеющее своим источником некий, предположим, план-заговор – не вижу никаких оснований.
Причина, так сказать, №3, а именно коллизия с наследованием престола, явилась здесь, наверное, своего рода последней, хоть и очень большой сама по себе, каплей, ухнувшей в наполнившийся сосуд потенциального бунта.
Великий князь Константин Павлович отрёкся от престола ещё в феврале 1822-го г, о чём и проинформировал тогдашнего Императора, своего старшего брата, Александра I. У самого Александра наследников, на тот момент, не было (сыновей у него, вообще, не родилось, а две дочери умерли в раннем детстве) и, судя по всему, и не намечалось: Александр состоял со своей супругой, – Елизаветой Алексеевной (Луизой Марией Августой Баденской), – в браке более формально, а «содержательно» увлекался своими любовницами и, прежде всего, полькой Марией Нарышкиной (урождённой Четвертинской), в которую был влюблён ещё с юности.[1] – И, в итоге, так оно и вышло: Александр умер, скоропостижно, бездетным, не оставив наследника. – И потому наследником «первой очереди» тут оказывался в.к. Константин Павлович, – следующий по старшинству брат Александра.
Аналогично Александру, Константин Павлович (1779-1831) тоже особо не был «счастлив» в браке, – был женат с февраля 1796-го г. на Анне Фёдоровне (Юлиане Генриетте Ульрике Саксен-Кобург-Заальфельдской), которую, в силу своего грубовато-хамского характера тиранил, держал в чёрном теле, жутко ревновал (в том числе и к любвеобильному своему брату-императору – Александру I), всячески издевался, отчего та вскоре сбежала «к маме», в 1801-м г.; существует информация и о наличии у Константина, вследствие довольно разнузданного его поведения и образа жизни, некоего венерического заболевания. – Развод великокняжеской четы однако состоялся официально лишь в марте 1820-го г. Долгое время, при этом, «главной любовницей-фавориткой» Константина Павловича состояла Жозефина Фредерикс (с 1806 по 1820-й гг.), однако с 1820-го г. Константин особо серьёзно увлёкся польской красавицей Жанеттой Грудзинской, – с которой в мае 1820-го г. даже заключил брак, – в сущности, морганатический, однако не лишавший, по тогдашнему законодательству, Константина прав на престол, однако, что не маловажно, лишавший прав на престол его, возможных, детей от данного брака (по мартовскому «манифесту» 1820-го г., выпущенному Александром I).
С 1815-го г. Константин занимал должность главнокомандующего польской армией («войска польского»), при наместнике местном генерале Ю. Зайончике, – который, впрочем, находился под полной властью Константина, – почти постоянно проживающего, с тех пор, в Варшаве.
Можно предположить причины того, почему Константин отказался от престола, – будучи, судя по всему, при этом, лично, довольно властолюбивым человеком, – и, во многом, по-видимому, отказался он, как то ни покажется, на первый взгляд, парадоксальным, именно из-за этого своего огромного властолюбия. Константин, разумеется, очень хорошо видел и понимал, что Александр далеко не является полновластным монархом: с одной, с «внешней», так сказать, стороны, им рулят британцы, а с другой стороны, с «внутренней», им так или иначе рулят местные олигархические кланы, которые, и «первые» и «вторые», в любой момент, ежели что, могут «спеться» и организовать то же самое, что они организовали, в своё время, против Павла I. «Меня так же задушат, как задушили отца» – известное изречение Константина. Константин, можно предположить, прекрасно понимал, что данную сложившуюся систему ему не сломать; а быть царём, извините, без полноценной власти – это совсем не для него. Ну а тут, в Польше, у него – просто лафа: никакой ответственности, «польские красавицы», любимые «игры в солдатиков» (на плацу) и пр., – чего ещё желать?! – он здесь полновластный правитель. – И ему отнюдь не хотелось совать голову в петлю Верховной императорской власти. Оно ему надо? Ясно, что Константин отнюдь не горел желанием попасть на «сковородку» «императорской власти», – и оттого и говаривал, извините, отамзываясь, что, мол, нет у меня ни сил, ни духа, ни дарований быть царём.
Понять вполне можно.
В августе 1823-го г. Александр Iиздал специальный манифест, в котором, в связи с отречением Константина, передавал власть «следующему» своему брату Николаю. О существовании этого манифеста знал очень узкий круг лиц, помимо, собственно, Александра и Константина: А.А. Аракчеев, А.Н. Голицын[2] и митрополит московский Филарет (и ещё, вроде как, их, Александра, Константина и Николая, матушка – Мария Фёдоровна); причём, копии манифеста были «запрятаны», по одной, в Успенском Соборе (в Москве, подлинник), в Сенате, Синоде и Государственном Совете. – Николай Павлович ничего, при этом, не знал о том, что он «назначается» наследником престола.
Единственный, ещё, кому Александр вроде как рассказал о данном своём «манифесте» был принц Вильгельм (брат Александры Фёдоровны, супруги Николая Павловича), – и, оттого, немудрено, что в Пруссии обо всей этой коллизии с престолонаследием в России стало неплохо известно, и там, даже, вышел календарь, для местной августейшей семьи, с подобной «совершенно секретной» (в России) информацией: что Николай Павлович – наследник престола.
Удивительно, но Александр I, умирая (или «играя в умирающего»?), ни словом не обмолвился о том, что есть, мол, отречение Константина и престол должен занять Николай, – по сути дела, с его стороны, это был совершенно безответственный поступок и, на юридическом языке, как минимум, халатность.
Почему, кстати, данное отречение и соответствующий ему манифест держались Александром в тайне?
Тут можно предположить, что Александр опасался того, что данной ситуацией, учитывая юность и неопытность Николая, могут воспользоваться опять же некие заговорщики, – устроив против него, Александра I, по тем или иным причинам, свой заговор, убрав его, Александра, с трона, и «посадив», в качестве «своего царика», юного Николая (как оно случилось в своё время в истории с Павлом Iи им самим, Александром); а так, всегда, в случае чего, можно сломать планы заговорщиков, сославшись на наличествующие «секретные документы»: противопоставив, например, возможных заговорщиков «в пользу Николая» и аналогичных заговорщиков «в пользу Константина» друг другу.
Александр I скончался 19 ноября 1825-го г. (или инсценировал свою смерть, не суть, здесь, важно); весть о его «смерти» пришла в Петербург лишь 27 ноября, – хотя, вот, в Варшаву, к Константину, – который тут же подтвердил своё отречение и отослал в Петербург соответствующее письмо, – оно пришло двумя днями раньше, – причём весть о кончине Государя пришла в Петербург как раз во время молебна «во здравие Императора», – а он, вот, как оказалось, уже давно почил…
Тут же Николай Павлович организовал, – скорее всего, под нажимом Милорадовича, – в Петербурге присягу высших чиновников и военных новому, как всем казалось, Императору – Константину, – и присягнул, разумеется, в числе первых, и сам…
На что матушка его, Мария Фёдоровна в ужасе ахнула: «что Вы, Николай, наделали?!...».
Мол, Константин же отрёкся и Императором должен быть Ты!...
Мол, разве Ты не знал о существующем «акте»?!...
Однако, Николай же ведь, действительно, не знал, – по крайне мере, не должен был знать, – достоверно о подобного рода акте.
Скорее всего, он что-то знал, слышал, – наипаче сам Александр ему намекал в своё время (ещё аж летом 1819-го г.!) о том, что он, Александр, уйдёт, когда почувствует, что «пора», на покой, «от мира», а трон передаст ему, поскольку Константин намерен отречься, – но всё это были, в сущности, «слова, слова, слова», не имеющие реальной юридической силы, а собственно документа, «акта», Николай, по всей видимости, в руках не держал…
Впрочем, буквально через несколько часов, после вышеупомянутого спектакля Милорадовича со скорой присягой Константину, на совместном чрезвычайном заседании высших государственных органов, – Совета, Синода и Сената, – были вскрыты соответствующие «совершенно секретные» документы и выяснилось, что Константин, действительно, отрёкся и править должен Николай, – который, получается, уже присягнул Константину…
Против «повторной присяги» и, вообще, согласия с данным «секретным» «манифестом» выступили упомянутый петербургский генерал-губернатор М.А. Милорадович, большой приятель Константина, и вспыльчивый министр юстиции Д.И. Лобанов-Ростовский, «разъярённая обезьянина» (по образному сравнению современников): мол, мы ведь уже присягнули Константину и, значит, всё это уже «филькина грамота» умершего Императора…
Лобанов-Ростовский, вообще, тогда ляпнул о том, что, мол, «мёртвые не имеют воли…».
Знал бы, кстати, Александр, какой фортель попытается тут изобразить его министр, – какого бы пинка он должен был бы смачно отвесить оному при жизни?!...
Но это, кстати, показатель: какие «кадры» подобрал себе Александр…
Как бы то ни было, прочие «сенаторы» и «госсоветники» вышеупомянутых «сторонников Константина» послушались и порешили, в качестве компромиссного решения, вновь обратиться к Константину, чтобы он ещё раз лично подвердил своё отречение…
А если бы не подтвердил? Что тогда?...
Вот к чему приводят безответственность и халатное отношение к своим Высшим должностным обязанностям…
Николай послал письмо в Варшаву с тем, чтобы Константин лично приехал и подтвердил своё отречение. – Константин же никуда приезжать отнюдь не собирался, а просто ещё раз письменно подтвердил своё отречение…
Причём, надо учитывать, что письма тут шли несколько дней в каждую сторону…
Образовался, так сказать, более чем двухнедельный вакуум власти…
К слову, заговорщики, прознав, по неким своим элитным каналам, о наличии подобного гонца в Варшаву со «срочно-важно-секретным» письмом, попытались даже его перехватить, – сперва на пути в Варшаву, а потом на пути из Варшавы в Петербург, – но тому, дважды, получается, удалось проскочить…
А если бы перехватили?...
В итоге Николай, после повторного письменного подтверждения Константином своего отречения, вынужденно принял престол и оформил это в виде манифеста (от 12.12.1825.), – текст которого был составлен Сперанским и Карамзиным; правда, чрезмерно пафосный и витиеватый текст предложенный Карамзиным был, по понятным причинам, отвергнут, а был принят более сухой и выдержанный вариант Сперанского, объясняющий причины восхождения Николая на трон и нелепую ситуацию с «двумя присягами».
«Переприсяга» была назначена на 14.12.1825. …
Любопытно заметить, что, по воспоминаниям декабристов, после смерти Александра I они, «декабристы», напротив, сперва впали в уныние: ибо намеченный ими вроде как на лето следующего, 1826-го, года переворот «накрывался медным тазом», потому как Константин, – а они полагали, что новым Императором станет именно Константин, – был человеком более брутального склада, нежели «лавирующий» и «двуличный» Александр, и при нём, Константине, надежды на то, что Император «сломается» и пойдёт им навстречу, – под их нажимом, – было явно меньше (несмотря даже на то, что в Польше, где рулил до сей поры Константин, уже была введена «местная» Конституция, – дарованная ей, Польше, кстати, именно Александром, в 1815-м г.; хотя, действительно, как я уже говорил, с точки зрения государственного управления, наличие Конституции в одном из «территориальных субъектов» государства, при отсутствии чего-либо подобного в других субъектах и в стране в целом – это бред, на уровне государственного преступления; впрочем, по-видимому, подобное «несоответствующее должности» осуществление управленческой деятельности Александром I, тут, вполне находится в одном ряду с вышеуказанной его безобразной халатностью относительно ситуации с престолонаследием: полный бардак, если не кирдык).
Так вот, узнав о том, что Константин отрёкся, а править Империей теперь должен будет Николай – декабристы воспряли духом! – Создавалась крайне заманчивая ситуация, которая могла им представляться в качестве, возможно, того самого шанса, который «выпадает только раз» (если «выпадает»!), и которым было бы грех не воспользоваться. И «радикальное крыло» «Северного общества», – в лице Рылеева, Пущина, Обленского, – продавило «курс на вооружённое восстание».
Для всяких революций, а тем паче «бархатных», подобного рода «проблемная точка», точка-узел «передачи власти», есть типичный хронотоп их возникновения и актуализации. Пока «кандидаты в Императоры», и их высшее окружение, выясняют, кто же, в действительности, Император, – наипаче, оба «кандидата» вроде как отказываются от сего «горяченького местечка», ибо никто, явно, не хочет класть свою голову под тяжеленную, весьма чреватую сломом шеи, «шапку Мономаха», – вот тут и было бы очень удачно выступить: и жёстко заявить свои требования. Раз вы все отказываетесь – то власть берём мы, гвардия, как в былые старые добрые времена и ставим, вот, уже не «своего императора», а – самих себя, учиняя республику-диктатуру!
Причём, как я полагаю, учитывая так или иначе имевшие место «элитные завязки» заговорщиков, они, заговорщики-декабристы, полагали, что выйдя таким образом на площадь, парализовав управление в столице, создав соответствующую «революционную массовку», своего рода «декабрьский майдан», они подтолкнут на активные действия и «сочувствующих» им представителей высшей элиты, – а те уж, в свою очередь, произведут, «под давлением улицы», необходимый переворот непосредственно в «верхах»: программа минимум – учинят олигархическую «конституционную монархию».
«Диктатором» восстания, – с перспективной занять оное место и после победы, но уже в масштабах всей страны, – назначался С. Трубецкой.
Что вполне понятно. Во-первых, он – активный «заговорщик», из княжеского рода, «Гедиминович»; а во-вторых, Пестель, который более всех до того претендовал-набивался на данную «должность», сейчас был довольно далеко – на юге, в Тульчине, да и вызывал этот Пестель вполне понятные опасения у своих «соратников», наверняка осведомлённых о его устремлениях не только «снять головки» у царской семьи, но и у своих соратников-подельников, за ради становления единоличным Диктатором (даже такой довольно радикально настроенный человек как Рылеев, предчувствуя, куда могут завести Пестеля его амбиции, говорил о том, что Пестель – человек опасный для России).
«Начальником штаба» восстания назначался Е. Оболенский (тоже, кстати, из княжеского рода). Окончательный план восстания был согласован накануне, 13.12., на явочной квартире у «больного» (в тот день), символично, с перемотанным вокруг горла платком, Рылеева.
Предполагалось, что подчиняющиеся нашим «полковникам-прапорщикам» полки лейб-гвардии, – Финляндский, Московский и гренадёрский, – должны будут выйти на Сенатскую площадь: дабы помешать тем самым принять «переприсягу» сенаторам и всем прочим; а лейб-гвардии Измайловский полк и Морской гвардейский экипаж, под командованием Якубовича, должны будут захватить Петропавловскую крепость и Зимний дворец, арестовав там всю императорскую семью вместе с «несостоявшимся» «новым императором» Николаем.
После чего на площади будет оглашён «манифест», написанный «на коленке», вроде как, накануне «диктатором» Трубецким и К°. – Ну а далее создаётся «временное революционное правительство» (в которое, к слову, предположительно, должны были войти и иные из действующих высоких сановников, отличающиеся «либеральными» политическими взглядами, в их числе – М.М. Сперанский, Н.С. Мордвинов,[3] А.П. Ермолов и т.д.), которое должно будет созвать «учредительное собрание» («народный собор»), намеченное – на весну 1826-го г.; после чего в России будет «всенародно» провозглашена та власть, какая будет провозгалшена (скорее всего, «республика», ну или «конституционная монархия», с марионетнчмы царьком на фасаде, – т.е., и в том и другом случае, полная власть высшей олигархии-элиты и торжество Олигархического принципа).
Кстати, несколько слов об указанных «манифесте» и Якубовиче.
Приведу его («манифест») полностью (он коротенький; с сохранением орфографии).
Красным выделю «убойные», для страны, вещи. Зелёным – явно хорошие; но при наличии «красного» – уже не имеющие, к сожалению, никакого смысла. Мои примечания – в скобках, синим.
«Спаси Господи люди Твоя и благослови достояние твое!
В Манифесте Сената объявляется.
1-е. Уничтожение бывшего правления.
2. Учреждение временного, до установления постоянного, выборными.
3. Свободное тиснение, и потому, уничтожение цензуры. 4. Свободное отправление богослужения всем верам.
(– можно представить феерическое размножение деструктивных и тоталитраных сект: и в неграмотном народе (хлысты, скопцы, духоборы и пр.), и в «просвещённой» элите (спиритизм, оккультизм, иезуиты и пр.))
5. Уничтожение права собственности, распространяющейся на людей.
6. Равенство всех сословий перед законом, и потому уничтожение военных судов и всякого рода судных комиссий, из коих все дела судные поступают в ведомства ближайших судов гражданских.
7. Объявление права всякому гражданину заниматься чем он хочет, и потому дворянин, купец, мещанин, крестьянин все равно имеют право вступать в воинскую и гражданскую службу и в духовное звание, торговать оптом и в розницу, платя установленные повинности для торгов. Приобретать всякого рода собственность, как то: земли, дома в деревнях и городах; заключать всякого рода условия между собою, тягаться друг с другом пред судом.
8. Сложение подушных податей и недоимок по оным. 9. Уничтожение монополий, как то: на соль, на продажу горячего вина и проч. и потому учреждение свободного винокурения и добывания соли, с уплатой за промышленность с количества добывания соли и водки.
( - по сути, в наличествующих условиях, отдача государственной монополии в «частные руки», т.е., значит – «Англии»; в самой ближайшей перспективе – лишение России экономического суверенитета)
10. Уничтожение рекрутства и военных поселений.
(- сама по себе идея, наверное, и неплохая, но она, как «отрицание», должна идти обязательно с предложением, чем сразу (!) заменить «отрицаемое»; а без этой «замены» – оно влечёт только вред и хаос)
11. Убавление срока службы военной для нижних чинов, и определение онаго последует по уравнении воинской повинности между всеми сословиями.
12. Отставка всех без изъятия нижних чинов, прослуживших 15 лет.
13. Учреждение волостных, уездных, губернских и областных правлений, и порядка выборов членов сих правлений, кои должны заменить всех чиновников, доселе от гражданского правительства назначенных.
( - но, опять же, пока будут «заменять» – такой бардак начнётся!, вплоть до распада страны!)
14. Гласность судов.
15. Введение присяжных в суды уголовные и гражданские.
(- «суды присяжных», наипаче в России – утверждал и утверждаю, суть категорическая глупость, на грани преступления против общества!)
Учреждает правление из 2-х или 3-х лиц, которому подчиняет все части высшего управления, то есть все министерства. Совет, Комитет министров, армии, флот. Словом, всю верховную, исполнительную власть, но отнюдь не законодательную, и не судную. - Для сей последней остается министерство, подчиненное временному правлению, но для суждения дел, не решенных в нижних инстанциях, остается департамент Сената уголовный и учреждается гражданский, кои решают окончательно, и члены коих останутся до учреждения постоянного правления.
Временному правлению поручается приведение в исполнение:
1-е. Уравнение прав всех сословий.
2. Образование местных волостных, уездных, губернских и областных правлений.
3. Образование внутренней народной стражи,
4. Образование судной части с присяжными.
5. Уравнение рекрутской повинности между сословиями.
6. Уничтожение постоянной армии.
( - это, вообще, что?!, и как?! – приходи и бери Россию, добрые англичане, французы, немцы, турки и прочие, даже поляки, голыми руками! – и это пишут военные?!...)[4]
7. Учреждение порядка избрания выборных в Палату представителей народных, кои долженствуют утвердить на будущее время имеющий существовать порядок правления и государственное законоположение».
***
Обращу, кстати, внимание, на фантастическое сходство, почти до деталей, «плана декабристов» и того, что, спустя век, станет осуществлять «временное правительство», в 1917-м г., будто с одной методички, даже с тем же понятийным аппаратом, списанный «план реформ»: «временное революцинное правительство», «учредительное собрание», «уничтожение армии» и пр., и пр., и пр. – Действительно, как с одного «методического пособия» списано; да, впрочем, так оно, скорее всего, и есть: одна и та же «масонско-английская» инструкция. Даже не смешно уж «торчат уши».
Якубович Александр Иванович (1792-1845) – иными авторами полагаемый «самым коварным из декабристов»; имел довольно «страшную» внешность, с глазами «на выкате»; застрельщик в своё время нашумевшей «четверной дуэли», приключившейся промеж Василием Шереметевым и Александром Завадовским из-за небезызвестной балерины Авдотьи Истоминой, в ноябре 1817-го г., любовницы упомянутого Шереметева, после того, как та, Истомина, поссорилась из-за чего-то там с Василием и уехала «к подруге», после чего два дня прожила у Завадовского, ну а Якубович науськал Шереметева на дуэль с Завадовским (хотя между Завадовским и Истоминой «ничего не было»), – Завадовский, в итоге, застрелил Шереметева, однако дело этим не ограничилось, потому как «за Завадовским» вроде как стоял Александр Грибоедов, а за Шереметевым – вот, провокатор Якубович, – и «дополнительная» дуэль промеж Якубовичем и Грибоедовым была «отложена», – и случилась она уже осенью 1818-го г., и не в Петербурге уже, а в Тифлисе, – Якубович тогда был сослан на Кавказ, а Грибоедов как раз ехал на место своей дипломатической службы и, вот, пути их пересеклись, – в итоге, Якубович прострелил Грибоедову руку, а Грибоедов вроде бы нарочно выстрелил мимо.
Данная «четверная дуэль» довольно хорошо характеризует Якубовича – действительно, одного из наиболее отмороженных и лукавых типов среди декабристов.
Сосланный на Кавказ, Якубович, в каком-то смысле, «нашёл себя», безбашенно воевал с дикими горцами, многих укокошил и навёл на них соответствующий ужас; в 1823-м году был тяжело ранен в голову, – после чего всю жизнь ходил с чёрной повязкой на голове, прикрывающй глубокую рану; в 1824-м г. получил отпуск для дополнительного лечения в Петербурге, ну а приехав в Петербург живо сошёлся с местными заговорщиками – стал предлагать им самые авантюрные планы, и, в итоге, получил спецзадание захватить, во время «декабрьского восстания», Зимний дворец со всей царской семьёй, – однако, по точно неизвестным причинам, «продинамил» своих новых «друзей», сославшись на то, что, мол, «голова болит», и выступил, далее, в лукавой роли провокатора: добрался до Николая и ретиво «покаялся» перед ним, – точнее, разумеется, сделал лишь подобный вид, – так сказать, «втёрся в доверие», и был послан, уже Николаем, к стоящим на площади своим соратникам-заговорщикам и солдатам, с целью уговорить их сложить оружие и разойтись, – однако, Якубович, напротив, стал их, солдат, провокационно науськивать «не сдаваться»: мол, «там трусят, испугались, держитесь, стойте крепко, ура!»…
Впоследствии, арестованный, просил, почему-то, чтоб его расстреляли у памятника Петру I (по иной версии, того же просил С. Трубецкой; возможно, они оба этого просили; а возможно, всё это только лишь легенда).
По приговору суда получил смертную казнь, заменённую на 20 лет каторги… потом на 15… С 1839-го г. – на поселении. От «раскрытой» раны периодически «впадал в безумие».
Однако, как вам уже известно из вышесказанного, ни Якубович, ни Трубецкой своих миссий не выполнили, – проще говоря, всё сразу пошло у заговорщиков не так…
[1] Впрочем, небезосновательной выглядит информация о том, что и Елизавета, в такой ситуации, поступала вполне аналогично: изменяла мужу и с Адамом Чарторыйским (от коего как будто родила дочь Марию, в 1799-м г.), и с Алексеем Охотниковым (от коего родила дочь Елизавету, в 1806- мг.).
[2]Голицын Александр Николаевич (1773-1844) – «друг детства» Александра и Константина; масон, глава «Библейского общества» (в 1816-1824-х гг.), созданного в Великобритании (в 1804-м г.), филиал коего открылся в России в 1812-м г., – своего рода парамасонской структуры, призванной подспудно обеспечивать продвижение английских «духовных интересов» в туземных странах; обер-прокурор Синода в 1803-1816-х гг., министр духовных дел и народного просвещения в 1816-1824-х гг., – любопытно, при этом, заметить, что сам Голицын не был верующим христианином, а, первоначально, был вполне «вольтерьянцем-эпикурейцем», причём, гомосексуальной ориентации, а затем – постепенно увлекшимся всё более «мистицизмом» оккультистом, однако, при этом, занимая столь высокие должности, проводил политику формального «православного диктата», с соответствующими жёсткими цензурными ограничениями, – что реализовывалось вполне фарисейски и, по сути своей, так или иначе работало против живой православной христианской веры.
В связи с вышесказанным, любопытно заметить, что сам «православный» монарх – Александр I – впервые открыл Евангелие в… 1812-м году (в 35 лет)! Вельми показательно, что это была за «православная монархия». Впрочем, после того, как «прочёл» – начал неуклонное своё сползание в «мистицизм».
И ещё нюансик: вице-президентами «библейского общества», этого британского проекта (так!), состояли В.П. Кочубей, министр внутренних дел (в 1802-1807 и 1819-1823-х гг.) при Александре I, и А.К. Разумовский, при Александре Iбывший министром просвещения (в 1810-1816-х гг.). Такой вот английский кукольный театр.
[3]Мордвинов Николай Семёнович (1754-1845) – главный «оппозиционер» и «либерал», причём именно в политэкономическом смысле этого («либерал») слова (крестьян своих, напротив, жестоко тиранил); адмирал, занимал высокие государственные посты, в том числе и морского министра (в 1802-м г.), англофил, английский агент влияния, даже был женат на англчанке Генриетте Кобли, дочери английского консула, брат которой был одно время одесским градоначальником (см. «мафию Грейга»).
Любопытно заметить, что на вопрос одного из «декабристов» в самом начале восстания утром 14.12. о том, будет ли он «за» восставших, – упомянутый Сперанский ответил: а вы одержите сперва верх – и тогда все «за» вас будут!
[4] Ну я понимаю, что армия есть, – тем паче на первых порах после захвата власти заговорщиками, – основной источник опасности для их власти, – однако ликвидировав этот «источник угрозы», как «иммунную систему» государства, пришедшие к власти заговорщики лишают, тем самым, и самих себя всякой защиты: как перед иноземными завоевателями, так, кстати, и перед «народным бунтом», который тоже, кстати, тут вполне будет возможен.
