Продолжение первое

   «…Англия, до мозга костей монархическая и консервативная дома, всегда во внешних своих сношениях выступала в качестве покровительницы самых демагогических стремлений, неизменно потворствуя всем народным движениям, направленным к ослаблению монархического начала…»            (П.Н. Дурново «Записка Николаю II», февраль 2014 г.)

   «Капитал стремился к власти. Победа русской армии ему была страшна, так как она лишь бы укрепила самодержавие, против которого они (Гучков, Коновалов и Ко) боролись, правда тайно, лицемерно…»             (А.И. Спиридович)

   «Можно и должно говорить о происках врагов России. Важно то, что эти происки нашли слишком благоприятную почву. Интриги были английские, золото было немецкое, еврейское… Но ничтожества и предатели были свои, русские. Не будь их, России не страшны были бы все золото мира и все козни преисподней…»              (А.А. Керсновский)

   Надо заметить, что руководство Путиловских заводов само, по сути, словно специально спровоцировало забастовку против себя: 22.02. объявило локаут, сиречь – заблокировало выплату зарплат да и, вообще, работу, в целях, мол, «наведения порядка», да, до кучи, поувольняло много рабочих.

   Что, впрочем, отнюдь не удивительно, учитывая: а) связи самого А.И. Путилова с международным олигархатом и российскими заговорщиками;[1] б) аналогичные связи генерала А.А. Маниковского, – куратора данных заводов и, вообще, снабжения армии снарядами и артиллерией во время войны;[2] 3) непосредственного руководителя данными заводами от ГАУ генерала Н.Ф. Дроздова, – тесно связанного с А.А. Маниковским и А.Ф. Керенским.

   На ниве же создания «дефицита хлеба», в плане нарушения соответствующей логистики, вполне мог поработать такой известный персонаж «февральской революции», как Ю.В. Ломоносов – в ту пору высокий чиновник министерства путей сообщения.[3]

   23 февраля (по новому стилю, 8 марта) – в международный день «освобождённой трудящейся женщины», забастовку начали женщины-работницы, вроде как отмечая данный свой праздник, вышедшие под упомянутыми лозунгами «дайте хлеба!», однако очень скоро забастовка-бунт распалилась до политических «революционных» лозунгов, вплоть до «долой войну!» и «долой самодержавие!», и приобрела много более массовый характер (по разным данным, от 78 до 128 тыс. чел.; к слову, в ту пору рабочих всего в Петрограде было около 300 тыс. чел., а общее население составляло ~ 2,3 млн. чел.).

   Впрочем, очень важно заметить, что основную массу «бастующих» составляли отнюдь не рабочие, и отнюдь не рабочие были застрельщиками данных «рабочих забастовок»; «первую скрипку» в этом «массовом выражении народного гнева» играли… студенты.

   Студенты, как известно, являются наиболее активной социальной группой в «цветных революциях», – от «студенческой весны» 1968-го г. до сериального «майдана» и «весны арабской», – вследствие, с одной стороны, вообще, повышенного «пафоса перемен», а с другой стороны – минимальной реальной социальной ответственности (ничтожный жизненный опыт, отсутствие семьи, избыток энергии etc.). Сегодня подобного рода «студенческая массовка» вербуется через «фейсбук» и прочие подобного рода «социальные сети», и не просто даже вербуется в качестве тривиальной «массовки», а уже, вторым шагом, и в качестве «революционных инструкторов», прошедших соответствующие «бизнес-тренинги»; в то время, разумеется, обходились без «фейсбуков», и это, конечно, несколько снижало соответствующую «революционную оперативность», однако все прочие виды «вербовки» и «майданного окучивания» благополучно наличествовали и в те времена: и «студенты-инструкторы», осуществлявшие «живую связь» промеж, собственно, вышеуказанными организаторами-кукловодами «массового протеста» и «рабочей массой», не говоря уж о банальной «молодёжной студенческой массовке», здесь присутствовали в полной мере.

   Прочее наполнение «революционной массовки» составляли: просто сброд-чернь, евреи, прочая интеллигенция, уголовники, праздношатающийся элемент («зеваки»), и только потом – рабочие и работницы; к которым впоследствии, во всё больших масштабах, стали присоединяться и солдаты.

   24.02.1917. Николай лишь из послания своей жены, в котором она, в частности, сообщает о беспорядках в столице, узнаёт, наконец, о подобном столь важном событии, – а отнюдь не от тех, кто, собственно, должен предоставлять Государю такого рода информацию (24.02. в «забастовках» принимают участие, по разным данным, уже от 158 до 214 тыс. чел.).

   25.02.1917. В Ставку, наконец, поступают телеграммы о беспорядках в Петрограде от военного министра М.А. Беляева, начальника Петроградского военного округа генерала С.С. Хабалова и от министра внутренних дел А.Д. Протопопова. Причём, информация в них оказывается достаточно разноречивой. Беляев пишет, что, мол, «ничего серьёзного». Хабалов (~ в 18 часов, 25.02.) пишет о том, что восстало (24.02.) до 200 тысяч, что, мол, бьют стёкла и останавливают трамваи; однако, усилиями правоохранительных органов, толпа рассеяна…

   Николай, в свою очередь, от того же числа, шлёт генералу Хабалову чёткую телеграмму: прекратить беспорядки в столице завтра же!

   В тот же день предсовмина Н.Д. Голицын, так сказать, актуализирует, ввиду подобных разбушевавшихся событий, подписанный ещё за несколько дней до того Николаем II заготовленный указ о роспуске Государственной Думы, – точнее сказать, о том, что председатель кабинета министров Голицын имеет полное право в любое время, пока Государь отсутствует в Петрограде, распустить Думу в ближайшее время («как только, так сразу»). Действительно, хватит уж ей мутить воду.

   Причём, Государь даёт соответствующий карт-бланш, относительно «закрытия Госдумы», своему председателю правительства в трёх, на усмотрение того, вариантах: а) распустить её до определённого срока, б) распустить до конца войны, в) распустить бессрочно! – Голицын, здесь, в итоге, выбирает наиболее мягкий, – а надо было бы, полагаю, пожёстче! – вариант: распустить до определённого срока (до «не позднее апреля»). Непосредственная дата следующих выборов и созыва Госдумы должна будет определиться позднее.

   Надо заметить, что председатель Госдумы Родзянко, в ночь с 25-го на 26-ое февраля, в своём возбуждённом революционном пафосе, набравшись наглости, требует от упомянутого Голицына – ни много ни мало! – отставки! – На что председатель правительства – показывает ему указанную заготовку «роспуска Думы», подписанную Государем. – И Родзянко, извините, обламывается. А Дума – со следующего дня, распускается…

   Впрочем, очень показательно: «закрыв» Думу, правительство не сделало ничего для того, чтобы обеспечить исполнение данного указа, – если, вдруг, например, думцы бы взбунтовались и отказались «распускаться» (как оно, кстати, и произошло). Иными словами, это было, по сути своей, не «управленческое решение» главы правительства, а благостное пожелание, что-то типа фантазии, безо всякого практического его подкрепления, без реального инструментария его воплощения в жизнь.

   Ну а генерал Хабалов, в силу своей «природы», будучи отнюдь не боевым генералом, а лишь «генерал-преподавателем», распускает нюни, – о чём особо выразительно свидетельствуют материалы его собственного, впоследствии, допроса Комиссией от Временного   Правительства, – и, в те дни, мечется в бессилии, не в силах выжигать калёным железом (как оно было необходимо) бунт и крамолу: ни 23-го, ни 24-го, ни даже 25-го, когда «восстание» принимает уже вполне угрожающий характер (до 240 тыс. чел. бастующих), генерал не делает того, что должен (!) делать, как отвечающий за порядок в столице (!), в военное время (!), человек, и даже запрещает стрелять «на поражение»!

   Аналогично размазывает сопли и военный министр Беляев, мотивируя свои разматывающиеся нюни тем, что, дескать, союзники увидят трупы и «жёсткую зачистку» на улицах Петрограда!, о!, что они подумают тогда о нас?!, ы!...[4]

   Более того, Хабалов убирает (26.02.) с улиц единственные более менее стойкие части – жандармские (пусть и всего-то числом 3,3 тыс.), и заменяет их на распропагандированные «полчища четвёртой очереди» местного гарнизона (общей численностью до 160 тыс.); аналогично, на восстановление порядка направляются казачьи сотни, – состоящие, в данном случае, из казаков-сектантов (!), которые, разумеется, питают очень «добрые» чувства к православной российской монархии. Да плюс к тому, отчего-то даже этим казакам в тот день не выдали нагаек!...

   К слову, многие из частей Петроградского гарнизона, основательно разложившиеся (морально) в тылу, должны были, по плану-графику, отправиться 01.03. на фронт, – а им, судя по всему, этого отнюдь не хотелось; и вот тут, как-то очень уж кстати, подоспела «революция»!

   Немудрено, что и распрогандированные, весьма неплохо себя чувствующие в тылу солдаты, отнюдь не горящие желанием ехать на фронт, и казаки-староверы всё чаще переходят на сторону «восставших» студентов и рабочих.

   Утром 26-го «восстание» вроде бы несколько стихает, – однако уже к полудню разгорается с новой силой.

   В городе начинают целенаправленно убивать офицеров и полицейских. Провокаторы стреляют, – с крыш, из-за спин толпы, – по войскам – с одной стороны, а с другой – по восставшим, – хаотически озлобляя и тех и других, разогревая тем самым кровавый пожар бунта и смуты. И, вообще, восставшие очень подозрительным образом оказываются довольно хорошо вооружены, вплоть до пулемётов, не говоря уж о гранатах и револьверах с винтовками. Всё как в «первую русскую революцию». Особо странно и любопытно то, что толпа оказывается очень неплохо вооружена ещё до того, как в революционную стихию влился «военный» поток вооружённого «петроградского гарнизона». Кстати, К.И. Глобачёв (начальник Петроградского охранного отделения), в этой связи, упоминает о «странной» пропаже на Путиловском заводе, как раз накануне «восстания», 300 вот уж готовых к отгрузке на фронт пулемётов…

   Очень возможно, что часть этих пулемётов как раз и использовалась в целях провокаций («неизвестные снайперы и пулемётчики»).

   Как видно, всё обстоятельно готовилось заранее. Однако к этой «подготовке», как я уже сказал, ни революционные организации, ни даже либеральные партии, причастны не были…

   Любопытно также отметить, что руководивший в то время большевистскими «рабочими группами», – один из немногих оставшихся не зачищенных «охранкой» членов верхушки «русского бюро» ЦК РСДРПб на тот момент, – большевик А.Г. Шляпников, и иже с ним большевики, выступали против применения оружия восставшими рабочими, поскольку это, по их мысли, настроит солдат крайне негативно к рабочим и разорвёт необходимую тут «смычку» солдат и рабочих в едином деле восстания. –    Однако кто-то всё равно провокационно и целенаправленно стрелял, причём и в тех и в других, и это были уж точно не «большевистские агенты».

   Уже неплохо нам известный политический провокатор и петрушка Родзянко, в тот же день, 26-го, патетически апеллирует к Хабалову – относительно того, что спровоцированные «неизвестными снайперами» войска, оказываются вынужденны отвечать: зачем, мол, стреляете?!, зачем, мол, гранаты бросаете?!...

   И самое скверное, что этот политический клоун, полагаю, хорошо знал, что упомянутая им, в частности, граната была брошена именно провокаторами!

   Да тут пробы ставить негде!

   26.02. и 27.02. Государю поступают телеграммы от данного председателя обречённой уже быть распущенной Думы (М.В. Родзянко), – в красках истерически описывающего восстание в Петрограде: полагая тем самым, по-видимому, эмоционально воздействовать на Государя, с тем, чтобы тот, взятый таким образом, извините, «на понт», пошёл на уступки «общественности», не стал бы распускать Думу и согласился бы на «ответственное министерство», и т.д.

   Относительно одной из данных телеграмм Николай поделился своим мнением с генералом В.Б. Фредериксом, министром Императорского Двора: мол, этот толстяк Родзянко опять написал какой-то вздор, и я даже не буду ему отвечать…

   Действительно, какой смысл отвечать на провокационную истерику руководителя уже распускаемой Думы и явного вредителя.

   Впрочем, аналогично пафосную телеграмму Родзянко шлёт и Алексееву (26.02., в 21-53), где просто вопиёт своё знаменитое: «промедление смерти подобно!», – это он, опять-таки, относительно необходимости введения «ответственного министерства».

   Ну а министр внутренних дел, «бездействующий» Протопопов, просто сказывается больным; точнее сказать, его на такой «вариант» самоустранения подталкивает весь прочий кабинет министров, оченно желавший снять данного беспомощного министра с должности, но не имевший на то, без санкции Государя, полномочий…

   27.02.2017. бунт в Петрограде приобретает всё более угрожающие масштабы. К бастующим рабочим всё более массово присоединяются войска Петроградского гарнизона.

   Перелом в деле этого «присоединения» связывается обыкновенно с убийством унтер-офицером, выходцем из староверов, Т. Кирпичниковым штабс-капитала И.С. Лашкевича, пришедшего усмирить ропщущий батальон Волынского полка. – Убив, выстрелом в спину, Лашкевича, Кирпичников (впрочем, очень возможно, этот был и не он, а кто-то иной из «солдатской толпы») запалил «сухую солому» солдатского бунта: восставшие солдаты, вполне в духе французской революции, пошли, по аналогии со взятием Бастилии, – в которой «томились» отъявленные рецидивисты-убийцы, извращенцы и садисты, включая и лично «божественного маркиза», – на штурм местных тюрем: на «Шпалерку» («Дом предварительного заключения»), кстати – тюрьму «образцового типа», в которой, к слову, сидели в своё время и В.И. Ленин в 1893-1895-х гг., – что само по себе тоже символично, – и такие деятели, как террорист Савинков, меньшевик Мартов, «бабушка» Брешко-Брешковская, отмороженная Перовская, убийца Гапона эсер и, по совместительству, видный сионист, Рутенберг и т.д., и т.п. гоп-компания.[5]

   Аналогично, оставляя далеко позади революцию французскую, восставшая солдатня брала штурмом, освобождая, соответственно, томящихся в них отморозков, и прочие тюрьмы Петрограда, в том числе и знаменитые «Кресты», в которых, к слову, на тот момент сидела и т.н. «рабочая группа», – головка заговорщиков из ВПК, как раз и созданная («из рабочих») для непосредственной работы с петроградскими рабочими, в целях разжигания бунта и смуты, арестованная незадолго (26.01.1917.) до описываемых событий, – причём, собственно, заговорщицкое руководство ВПК, в лице Гучкова и иже с ним, полиции арестовать тогда не дали на «самом верху». – Вот и эта «рабочая группа», во главе с отмороженным меньшевиком К.А. Гвоздевым влилась в революционный мейнстрим.[6]

   Любопытно отметить, что «революционная толпа» первым делом начинает громить государственные учреждения так или иначе связанные с охраной порядка: жандармерию, охранное отделение, окружной суд и т.д., – впрочем, это очень даже понятно, ввиду освобождённых из тюрем отморозков-уголовников, с одной стороны, а с другой – «политических» отморозков-террористов; однако особенно любопытны здесь разгромы управленческих учреждений, связанных с разведкой и контрразведкой, – причём, эти учреждения, вообще, громятся прежде прочих, – и тут тоже очень понятно, кто оказывается более всего заинтересован в том, чтобы вся информация, которая так или иначе была «накопана» сотрудниками данных учреждений, «сгорела в пламени революции»; так же, подозрительно «выборочно», погорели архивы полицейского департамента. Кукловоды своё дело знали.

   Аналогично раскручиваются жестокие, целенаправленные и вполне уже массовые, расправы именно над «представителями власти» и правопорядка: офицерами, жандармами, – вплоть до того, что их распинают и разрывают автомобилями…