…Дунху, узнав о междоусобице, решили воспользоваться ею и потребовали замечательного коня – сокровище хуннов и любимую жену Модэ. Старейшины в негодовании хотели отказать, но Модэ сказал: "К чему, живя в соседстве с людьми, жалеть для них одну лошадь или одну женщину?" – и отдал то и другое. Тогда дунху потребовали полосу пустыни (на юго-запад от Калгана), неудобную для скотоводства и необитаемую. Земля была, собственно говоря, ничья; пограничные караулы стояли по окраинам ее: на западе хунны, на востоке дунху. Старейшины хуннов сочли, что из-за столь неудобной земли незачем затевать спор: "Можно отдавать и не отдавать". Но Модэ заявил: "Земля есть основание государства, как можно отдавать ее?!" – и всем, советовавшим отдать, отрубил головы. После этого он пошел походом на дунху. Они не ожидали нападения и были наголову разбиты. Вся их территория, скот и имущество достались победителю.

      (Л.Н. Гумилев «История народа хунну»)

Помню, ещё в детстве, как-то узнав о продаже Аляски, я сразу подумал: «как же это, царь, взял и продал часть России, он, что, дурак был?...»

Да нет, наверное, не дурак, а дело и вина тут посерьёзнее будут…

Самодержавный принцип предполагает наличие «царя в голове»; и не только в прямом, применительно к человеку, смысле, но и во главе общества, государства. Царь – Хозяин Государства («хозяин» – от тюркск. χodža или χoža – «глава семьи», «господин», «учитель»); и относится он, настоящий Самодержец, к своей стране именно как рачительный хозяин. На Самодержце лежит высшая ответственность, её Бремя и Крест, за всё общество, за его благосостояние.

У всякого хозяина есть своё хозяйство – дом и домочадцы; у Царя – это государство и общество. Искусство управления хозяйством, управления Домом, будь то личный дом-хозяйство, будь то всё государство, носит название экономики (от греч. οικος – «дом», и νομος – «правило», «закон»).

Самодержавное государство, Самодержавный принцип в нём, предполагает достижение определённого Общего блага.

Как заметил один умный человек, экономист, «чем я больше занимаюсь экономикой, тем всё больше понимаю и убеждаюсь, что экономика это на 9/10 – психология»; «и на 1/10 – этика» – добавлю я от себя. Все так называемые «экономические законы», – правильнее, конечно, их называть «тенденциями», – так или иначе основываются на знании человеческой, индивидуальной и массовой, психологии; да и на знании личной и общественной этики; и знание этих «экономических законов», по их сути, есть знание, понимание человеческой психологии, её законов и тенденций, и управление ими. Управление экономикой есть, в значительнейшей степени, знание и управление человеческой личной и общественной психикой, её тенденциями.

Сфера психологии – это прежде всего желания, влечения, инстинкты, потребности; иными словами, прежде всего то, что мудрые древние греки называли патосом (греч. παθος – «страсть», «страдание»), т.е. чем-то текучим, изменчивым; сфера же этики – напротив, нечто устойчивое в человеческом и общественном бытии, то, что греки именовали этосом (греч. ηθος – внутренние принципы бытия человека, его духовный стержень, или εθος – принципы бытия общества, моральные нормы, устои); этика есть своего рода искусство познания этоса и, главное, искусство воспитания в себе этоса, способности управлять своими страстями, искусство делания себя Человеком (т.е. свободным, сиречь способным управлять своими страстями, вожделениями, инстинктами).

Так вот, всякое экономическое знание основывается на этих вещах: на знании человеческих страстей-желаний, потребностей, с одной стороны («сфера психологии»), и знании человеческих моральных принципов, ценностей («сфера этики»); разумеется, эти сферы так или иначе весьма взаимосвязаны, – так что, тем паче, настоящий Управленец, настоящий Экономист должен обладать этим знанием, и на основании этого знания принимать соответствующие управленческие решения, имеющие своей целью Общее благо. Как настоящий Хозяин.

Царь во главе общества, Хозяин Земли Русской есть своего рода воплощённый общественный Этос, его реальное олицетворение. Нечто устойчивое, кристаллизованное, заставляющее потоки желаний и потребностей течь в нужное русло, в направлении Общего блага, а не, положим, растекаться, не уходить водой в песок. И этому служит искусство экономики. Искусство управления Домом (обществом, государством).

Современную экономику, которую часто называют «рыночной», назвать экономикой в этом, первоначально-истинном, смысле довольно проблематично. А мудрые древние греки и не называли. Для обозначения данного феномена у них имелось другое понятие – хрематистика (греч. χρηματιστικη, от χρημα – «дело», «занятие»). Хрематистика есть «искусство ведения дел», буквально –«делячество», «стяжательство», «искусство купли-продажи», «искусство извлечения прибыли». В сущности, для тогдашней, древнегреческой, экономики – хрематистика была лишь её составной, но довольно незначительной, частью, и пребывала где-то на её задворках; например, некий хозяин повёз свой товар, – точнее даже сказать, остатки товара, ибо основная часть товара производилась для внутреннего потребления, – на рынок, дабы удачно продать его или обменять; и сам рынок находился где-то на той же окраине экономики, был, если угодно, её слугой, а отнюдь не тем, что он есть сейчас – её, и человека, Господином.

Нынче же, в современной «экономической» системе, в силу совершенно различных обстоятельств, то, что называется хрематистикой напрочь вытеснило экономику. Теперь уже «экономика» если как ещё и существует, то где-то на задворках Хрематистики, и находится в её полном подчинении, в полной от неё зависимости.

Древнегреческие философы, тот же Аристотель, весьма справедливо, полагали хрематистику, в отличие от экономики, чем-то отнюдь не хорошим. А почему? А оттого, что, прежде всего, хрематистика не знает, в принципе, никакой меры (а значит, и этики!), и творит то, что Аристотель называл плеонексией (греч. πλεονεξια – «излишество», «чрезмерность»), раздувает ложные и неестественные потребности, соблазны, играет на них, манипулирует человеческими страстями, потоками его патоса, – но всё это отнюдь не для того, чтобы воспитать человека, направить на «путь истинный», а, напротив, сбить с толку, соблазнить, ободрать, как липку, содрать с него прибыль, обмануть, заставить вращаться, работать сугубо на собственные прибыли; т.е., иными словами, относится к нему не как к Человеку, свободному существу, а как к рабу, т.е. исключительно как к средству, как, извините, к животному; причём, само это «средство», этот «раб» даже зачастую уже, облапошенный и обманутый, не будет прозревать этого своего рабства. Человек не имеющий никаких высших ценностей, идеалов, а живущий сугубо своими животными, причём крайне раздутыми, вожделениями суть раб, по определению. И в сфере хрематистики он в таковое существо, по определению же, и обращается, целенаправленно. Более того, в хрематистике, как пишет Аристотель, вещи используются не по их природе (как оно имеет место в экономике), а в целях излечения из них сугубой прибыли, создавая тем самым симулятивные, дутые «миры», если угодно, фиктивные химеры; хрематистика есть нечто противное природе. Есть своего рода беззаконие.

Так же, кстати, власть не самодержавная, самозваная, олигархическая есть беззаконие. Нарушение природных божественных законов.

Олигархический принцип есть принцип, если угодно, хрематистический. Само слово «олигархия» (греч. ολιγαρχια) – означает власть немногих, нескольких человек (и в отличие от аристократии – отнюдь не «лучших»), и почти с самого своего начала, с определения её Платоном, предстаёт как власть «денежных мешков»; иное аналогичное понятие – плутократия (πλουτοκρατια; от πλουτος – «богатство» и κρατος – «власть»). А уж для современных реалий – это, такого рода олигархия, плоть их, этих реалий, от плоти.

Капитализм, по сути, и есть власть Капитала. Капитализм, в то же время, и есть торжество хрематистики. Капитал – здесь, всему «голова»; к слову, само слово, латинское, capitalis – означает «головной», «главный» (этимологически, по видимому, восходит к санскритскому kapāla – череп, чаша; kapi – обезьяна). В капиталистической, хрематистической, с позволения сказать, «экономике» нет никаких целей «общего блага», всем здесь вроде как заправляет Капитал, он есть Господин такого рода общества и такого рода «экономики»; и всё здесь работает по его, Капитала, «законам», и он здесь есть «хозяин»; не человек, – человек тут обращается, будь он хоть предприниматель, хоть чиновник, априори, в марионетку Капитала, пропитывается, по определению, насквозь его «духом», «духом» любостяжания и корыстолюбия, – чем лучше пропитаешься, тем лучше приспособишься к жизни, тем выше поднимешься, тем больше будут твои прибыли, будешь конкурентоспособнее etc.; Капитал, или его мифологическое олицетворение – Мамона, тут «царь и отец всего», утверждает «войну всех против всех», за ради вожделенных тугриков-долларов. И даже современные Жрецы этого «божка-идола», виртуального «золотого тельца», сгрудившиеся вокруг его «алтаря» – «Печатной машинки» – в главном его американском Капище, тоже ведь, в сущности, являются его, гипертрофированного Мамоны, сугубыми рабами. И все люди так или иначе должны пропитываться насквозь  этим «духом», «духом» «либерализма», «духом» хрематистики и сребролюбия. И тогда… И тогда твой Господин даст тебе всё, удовлетворит все твои, вот уже стремящиеся к бесконечности, потребности…[1]

И государство в либеральной идеологии, т.е. в идеологии обслуживающей Капитал, выставляется лишь как, хе-хе, «ночной сторож». А вы, господа, сами подумайте, что будет делать «сторож» с тем, что он вроде как «сторожит», ежели над ним нет (не стало вдруг) Хозяина? – правильно, всё постарается сразу, или потихонечку, умыкнуть, продать-перепродать…

Иными словами, либерализм суть идеология всеобщего воровства, красиво обставленного и, ежели нужно, то и хорошо прикрытого; а иногда, впрочем, «можно уже и не стесняться».

Бояре-элитарии, носители олигархического принципа, по сути своей, – что особенно ярко проявляется именно при хрематистическом капитализме, – не имеют собственного настоящего «царя в голове», а стремятся исключительно к определённым, обычно крайне раздутым, материальным благам, до Прорвы, к власти, дающей эти блага; и власть для них, в сущности, есть прежде всего источник и способ получения этих крайне гипертрофированных, лишённых всякой меры, благ;[2] и никакого такого «общего блага» для них, алчных эгоистов, в принципе, не существует и не может существовать. Впрочем, когда они стремятся к этой самой власти, когда, положим, противостоят некоему так или иначе самодержавному принципу, они, конечно, весьма активно вопиют о «тоталитарном самодержавии», о необходимости «демократии», вроде как, хе-хе, апеллируя к народу, о разного рода «свободах», «свободе рынка» и пр., – однако сутью и основанием всех этих риторических воплей является лишь их ненасытные жажда денег и желание наслаждаться и жрать больше и больше, до тошноты, Иметь и Иметь.

И ещё нюанс: носители-представители Олигархического принципа завсегда, в России, были, – и это совсем уже понятно и очевидно, почему, – ярые западники, приверженцы и сторонники западных «ценностей» и, хе-хе, «западной демократии».[3]

Потому как именно там, на «вожделенном» Западе, сформировалась (на основании ограбления колоний etc.) «рыночная экономика», по сути – хрематистика, именно там – «хлебы» и «свободы», «рай» и «кормушка».

Именно там – их Хозяин. Капитал. Их «олигархический» Хозяин. И там – их «сердце».

И после того, как Россию постиг-накрыл Псевдоморфоз-Чужеподобие, после того, как Россия стала «вписываться» в «европейскую экономику», «европейскую политику» и, хе-хе, «европейскую цивилизацию», в ней, по большому счёту, и взял вверх Олигархический принцип. А с утверждением капиталистических хрематистических отношений, – отчуждающих человека от его сущности, – сей Принцип окончательно расцвёл тут роскошным взяточным и казнокрадственным цветом. Чуть ли не каждый элитарий, – я не говорю «каждый», потому как завсегда на сотню алчных подлецов и карьеристов найдутся два-три честных человека, два-три человека самодержавного толка, с этосом, т.е. с честью и совестью, бескорыстно Служащих Отечеству, – так вот, теперь чуть ли не каждый элитарий здесь полагает, уже как само собой разумеющееся, «делая карьеру», своё место в государственной иерархии как «доходное место». А что, «рынок» – всё продаётся и покупается; всё, по определению. «Царя в голове» тут, разумеется, никакого нет, а есть лишь плеонексия вожделений. И удивляться тут нечего: отчего это, мол, в России такое воровство? – А потому именно, что нет Царя, ни в голове, ни в государстве. А есть  лишь «элитарии-олигархи», «шляхта», все вроде как «белая кость, голубая кровь», а по сути – Прорва и гниль. И это неумолимая, увы, тенденция.

Представители шляхты-олигархии, носители Олигархического принципа, завсегда так или иначе поглядывали, пуская слюнки, на Запад, лелея жажду измены и очередного продажного предательства, но именно с приходом и воцарением, – прежде там, на Западе, а потом, оттуда, и в России, – капиталистических отношений, сие «поглядывание» и «пускание» стало исчисляться прежде всего в конвертируемой валюте: это уже не столько стало желанием поиметь вотчины, а то и на трон залезть, сколько вожделением счетов в западноевропейских и американских банках: «деньги» вытеснили «землю».

Капитал, вообще, вещь детерриторизирующая. Капитализм, способ капиталистического производства, утверждаясь, срывает крестьян со своих мест, отрывает их от земли, от почвы, в прямом и переносном смыслах, от культуры и от агрокультуры, – и бросает в «новый мир» машинной цивилизации. Так создаются массы, т.е. оторванные от культурных корней, отчуждённые от своей сущности, людские толпы, мыкающиеся номады, используемые на потребу Капитала, обречённые работать на его Великий Прирост.

Вот у нас обычно, и вельми пафосно, говорят об «освобождении крестьян» в 1861-м году. И, действительно, положение, при котором большая часть народа находилась, безо всякого социального и государственного смысла (!), в зависимости-рабстве у некоей другой социальной, «элитной», группы, дворян-помещиков, абсурдна и крайней несправедлива. Однако то, как было осуществлено сие «освобождение» и с какими действительно целями – оказалось ещё большим злом, рабством и несправедливостью.

«Освобождение крестьян» не было, по своей сути, никаким реальным «освобождением», – точнее сказать, было освобождением в некоем одном аспекте, но, одновременно, новым закабалением, даже ещё более ужасным, в аспекте ином, – и правильнее его называть не «освобождением», а – детерриторизацией. Крепостные крестьяне, как потенциальные «рабочие руки», дешёвая рабочая сила, «высвобождались» для того, чтобы обратиться в рабов международного Капитала.

Кстати, проводимая впоследствии Сталиным индустриализация, сопровождаемая аналогичными процессами, необходимыми здесь, детерриторизации, – процессами коллективизации, обеспечивающими возможность механизации сельскохозяйственного труда, повышения его производительности, и, тем самым, способствующими высвобождению, целенаправленному, рабочих рук для строящихся советских промышленных предприятий, – содержала в себе, помимо прочих, одно принципиальное отличие, а именно – Смысл. Какой-никакой, но реальный Смысл. Строительство Коммунизма, Справедливого общества. И рабочий, в то время, паче квалифицированный и отдающий свой труд, все свои силы на благо Родины, весьма и весьма ценился. И получал за свой труд, к слову, будучи ударником-стахановцем, больше, чем какой-нибудь министр, т.е. – больше, чем государственная элита. Иначе говоря, сам становился настоящей элитой. Но не паразитической и вожделеющей, шляхтой или бюрократией, а – трудовой, творческой! Это, повторюсь и уточню, в сталинском СССР. В котором «олигархическая партийная элита», противостоящая Сталину, его Самодержавному принципу, была так или иначе придавлена, хоть и огрызалась время от времени.

Для трудовой народной настоящей элиты, – реальной опоры Самодержавной власти! – главное было служение Идеалам (энтузиазм etc.), а уж как дополнение к сему – высокая оплата труда. «Большие бабки» тут – отнюдь не идут на первом месте. На первом месте – Смыслы. И пока Смыслы на первом месте – мы побеждаем и развиваемся, и духовно, лично, и страна, материально и духовно, в целом.[4]

А вот в середине XIX века, с воцарением в России Капитала, никаких таких «высших смыслов» отнюдь и не предполагалось – для, хе-хе, «высвобождаемой рабочей силы». А предполагалась лишь дешёвая, бессмысленная рабочая сила…

Так что называть Александра II «царём-освободителем» отнюдь не верно. Правильнее, «детерриторизатором». И, вообще, как мне представляется, его «прогрессивный» образ, его роль в истории России, весьма приукрашены; реальность-то была совсем иной; взять, например, ту же, случившуюся при нём, «продажу Аляски», о которой историки предпочитают стыдливо умалчивать или, хотя бы, говорить как-то вскользь да выстраивая довольно нелепые аргументы в оправдание; хотя, в действительности, дело-то вельми гнусное и не имеющее, и не могущее иметь, в принципе, никаких, и уж тем более экономических, оправданий, – причём, замечу, продажа не какого-нибудь маленького островка на пограничной реке, например, а огромного полуострова, куска континента.

Кстати, именно при Александре II весьма подняли головы и разного рода революционеры, террористы, – и было это не только следствием отчуждающего, искажающего и подавляющего русскую жизнь Чужеподобия, но и либерального провокационного заигрывания: Англия, Европа, цинично, но политически прагматично, создавали внутри России разного рода революционные кружки, а российская элита, затаив дыхание, взирала на эту самую Европу и Англию, полагала её своим идеалом и судиёй, образцом, хе-хе, для подражания, всячески низкопоклонствовала перед ней. Сперва, например, вот, хе-хе, «срисовав» с этой Европы у себя «крепостное право», с «запозданием», а потом, с тем же «запозданием», у себя его «отменив». – И при таком положении вещей Россия обрекалась вечно «запаздывать», тащиться в европейской, извините, заднице. В принципе, вся эта самоубийственная политика, это торжество Олигархического принципа, весьма логично, и привело к шести-семи покушениям на государя, последнее из которых оказалось «удачным». За что боролись…

(продолжение следует)