Человек западноевропейской цивилизации, сложившийся, сформировавшийся в период «Возрождения» и «Реформации», по своему психологическому типу (типу личностной акцентуации) имеет явные тенденции к типу ананкаста.

Разумеется, среди жителей Западной Европы встречаются люди во всём спектре их акцентуированности (от эпилептоидов до истероидов), однако, полагаю, общая тенденция «стандартного», скажем так, «классического» западноевропейца – это всё же ананкаст.

Ананкаст – это педант; т.е. человек рациональный (в смысле рацио, рассудочности), хорошо умеющий просчитывать каждый свой шаг, – впрочем, в силу именно этой своей рассудочности, с довольно всё же ограниченным мировоззренческим горизонтом.

У ананкаста – всё по полочкам; он рационально ведёт свои дела, считает денежки, неукоснительно следует законам.

Глубинная черта ананкаста – садизм («анальный садизм»). Западноевропеец – садист (в отличие от русского – скорее, мазохиста); т.е. у него всегда виноват кто-то другой, – это такая своеобразная «априорная» защитная реакция, – но только не он сам; ибо он, до патологии, помешан на «чистоте», в том числе и на моральной «чистоте» («пуританин» по жизни). Впрочем, здесь, главное, важно не то, что он что-то, действительно, сделал нехорошее, где-то как-то согрешил, что-то «испачкал», главное – чтобы быть, точнее – казаться (!) для всех, репрезентироваться (!), морально чистым, незапятнанным. Ты можешь, в пределе, совершать любые преступления, вплоть до каннибализма и педофилии, – но никто не должен даже посметь на тебя бросить какую-либо тень обвинения в этом (это весьма, к слову, отличает «западного человека» от русского, напротив, склонного винить себя в том, в чём он даже не виноват!).

Для европейца совершенно «нормально» обвинять другого человека (положим, «попавшегося» на некоем преступлении), исходить при этом «праведным гневом», но при всём при том и прекрасно знать, что сам-то он – ещё больший преступник, «пробы негде ставить», однако – он же не попался; и, значит – «чист», «чист»!, «чист»!; ибо «не пойман – не вор».

Для русского человека, всё же, главное – суть, то, что есть на самом деле («по совести», «по правде»), а «решение суда» – оно, по сути, «от лукавого», «человеку свойственно ошибаться», не «абсолютная истина»; а для западного человека, главное – это, всё-таки, уже «решение суда», и это есть «истина в последней инстанции» твоей виновности или невиновности, твоей «правды»; а «совесть» и «правда», сами по себе, тут уже не имеют никакого значения. Ибо, главное – я-то, лично, «чист», сиречь – «не попался», хожу, значит, «по закону».

И эта репрезентация себя в своей «чистоте» есть навязчивое заклятие собственного, в действительности, во глубине души, зияющего греха-грязи, Страха, что этот грех-грязь выплывет наружу.

Глубинные психологические корни подобного «взрослого» поведения («ананкаста») – в анальной фазе развития ребенка (~1,5-3,5 лет), когда ребенок воспитывается «ходить на горшок»; либидо ребёнка в данный период фиксируется на анальной зоне; со всеми отсюда вытекающими, возможными, психическими расстройствами и травмами, – вследствие запоров или, напротив, поносов, жестоких наказаний за «нарушения», за «испачканность» и т.д., – именно в этот период акцентировано формируется, по представлению психоаналитиков, т.н. анальный, «капиталистический» («накопительский», «рыночный») характер человека, помешанного на «удержании кала», т.е. денег, иных «богатств», – деньги, действительно, выступают, здесь, как эквивалент фекалий, – которые так или иначе есть «дар» ребёнка взрослым, который («дар») он (ребёнок) может либо «подарить», либо «удержать». Отсюда и скупость, и «помешанность на чистоте», даже навязчивые состояния, связанные с определёнными глубинными психическими травмами в этом отношении, «западного человека».

Западноевропейский человек долгое время жил среди нечистот (особенно в городах) и смердящих трупов (от болезней, казней и войн); и поэтому он теперь уже не может не бежать к «чистоте», доходя в этом своём стремлении к чистоте (в том числе и «моральной») до откровенно навязчивых патологических состояний.[1]

Обсессивно-компульсивный невроз – «стандартное» расстройство для ананкастов; обсессия (лат. obsession – «осада») – наличие навязчивых, постоянно повторяющихся, мыслей и слов, буквально «осаждающих» человека; компульсия (лат. compulsion – «принуждение») – наличие навязчивых, методично повторяющихся, действий. Все эти навязчивые состояния – представляют собой попытку больного скрыть от себя некоторое травмирующее мучительное событие, тщетную попытку взять под контроль данную свою душевную рану-травму, «заклясть» её.

Ананкаст – может быть весьма, склонен к магии, магическим (аналогично обсессивно-компульсивным) заклинаниям и ритуалам.  В этом смысле, весьма показательно «слияние» западноевропейского рационализма и «чёрной магии», не говоря уж о каббалистических практиках, в эпоху Возрождения и в Реформацию.

В то же время может показаться несколько парадоксальным тот факт, что «стандартный» западноевропеец – личность явно экстравертированная, т.е. ориентированная не столько на внутренний, сколько на внешний мир; тогда как ананкаст – это всё же более интровертированный тип. В этом плане, полагаю, нужно сделать некоторую поправку: смещение, здесь, «классического» ананкаста – в сторону эпилептоида.

С ананкастом, как психотипом, пограничны эпилептоид, с одной стороны, а с другой – психастеник. Психастеник – это явный интроверт (русский человек, кстати, в значительной мере, именно психастеник); эпилептоид же – явно выраженный экстраверт; и именно для эпилептоида характерно то, что называется, чистой воды, «волей к власти». Так что «стандартный» тип западноевропейца, это, более, некий промежуточный тип: ананкаст, если угодно, со смещением в тип эпилептоида. Как явный экстраверт.

Психологические корни эпилептоидности лежат в шизоидно-параноидной стадии развития ребёнка; иногда их, эти «корни», даже «удлиняют» и до определённых перинатальных периодов. Но если говорить, собственно, о шизоидно-параноидной стадии, как времени формирования эпилептоидного типа характера, то тут можно указать на то, что эпилептоидная модель поведения представляет собой заклятие ужасающего зияния отсутствия «доброго объекта» (материнской груди), который, значит, здесь и теперь, должен «являться по первому требованию».

Эпилептоид всегда чего-то требует от других; но эти его требования «для всех» никоим образом не касаются его самого (эпилептоид – не рефлексивен). Подобного типа человек всегда чего-то требует от других, пытаясь тем самым убежать от зияющей пустоты отсутствия «доброго объекта» (материнской груди) здесь и теперь. Своими «приказами» эпилептоид компенсирует Ужас этого Зияния.

Все подчиняющиеся его приказам представляют собой суррогаты-заменители того самого ужасающего своим отсутствием «доброго-злого объекта» (материнской груди), теперь, вот, вроде как уже не «ушедшего навсегда», а вполне подвластного его желаниям.

Итак, вкратце, изложу некоторые априорные установки эпилептоида: 1) всё, как априори, принадлежит ему; 2) эпилептоид понимает только силу; твоя уступка для него – лишь проявление твоей слабости; при первой же возможности – он тебя «съест», причём без каких-либо «нравственных терзаний»; 3) он, «априори», прав, всегда прав; если он не прав – он обвинит в собственном же «грехе» кого-нибудь другого, других, «переложив» на них свою вину и, тем самым, от неё психологически избавившись.

А теперь, взгляните: это же «типичная» модель поведения человека фаустовской (западноевропейской) цивилизации. 1) Всё, априори, весь мир, принадлежит ему; 2) он понимает только силу, и его «свобода» закончится лишь там, где начнётся «свобода» (т.е., здесь, встречная сила!) другого; а если у другого не окажется подобной силы – то он будет, вполне тут «естественно», «съеден»; 3) он, западноевропеец, априори, всегда прав; и всегда найдёт и «подведёт» такой «закон», по которому он сам будет «чист», а ты, его жертва – напротив, окажешься грешен и виноват («ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать»).

Впрочем, западный человек – это не иррациональная «воля к власти» (как у «чистого» эпилептоида), а очень даже рациональная, рассудочная (как у ананкаста), где всё точно просчитано и методически проведено в жизнь (однако при этом мы должны чётко удерживать важное здесь различение «рассудка» и «разума», о коем см. выше).

Вот и «разверзшееся пространство» («пространство возможного» в «Эпоху географических открытий») подействовало на фаустовского человека Возрождения как нечто ужасное, ужасающее, зияющее своей неизведанной Возможностью, которую настоятельно надлежит освоить, заклясть, подчинить: чтоб не зияло! – И тут становятся вполне естественными и понятными навязчивые состояния этого «заклятия-подчинения»; с его садистическим «обозначением» («пометкой») всех этих «пространств» метками-знаками своей Власти («колонии»).

И уж тем паче, совершив такой грех, как «Реформация», западноевропейский человек (как ананкаст-эпилептоид), из глубин души, подспудно стремится «очиститься» от этого «греха», доказать всем, и себе в том числе, что он «святее папы римского», – опять же вплоть до навязчивых патологических состояний на этом направлении.

И, главное, копить прибыль («фекалии»), овладевать всем, – дабы «доказать» всем и вся, и себе в том числе, и уж, тем паче, Отцу-Богу (его «Имени»), что он «чистый» и «правильный», что он «избран» и «спасён»; даже если давно уже против этого «Бога» («Имени Отца»)[2] взбунтовался, отверг его и «убил», и уже не верит в него…