Избрание царя. Почему, кстати, в итоге выбрали Михаила Фёдоровича Романова (конец февраля 1613-го г.)? – Сколько я ни читал по этому поводу исторических сочинений, никакого реально вразумительного ответа, который бы устроил меня (мой весьма склонный к сомнениям разум), я не находил. И я тогда понял простую вещь: надо элементарно определить расклад сил в данную пору в Москве, и соотнести каждого из, так или иначе, «кандидатов в цари», с этими силами; и тогда всё должно стать ясно. И, действительно, всё мне теперь стало вполне ясно. Давайте посмотрим.

Итак, на данный момент (с декабря 1612-го по февраль 1613-го г.), в Москве, у нас, с соответствующими изменениями и нюансами, наличествовало три основных силы: 1) Земское Ополчение (посадский и прочий служилый люд, в основном, северо-востока Руси, впрочем, и из иных, конечно, земель); 2) казаки (всех толков, от служилых до вполне «воровских», в основном – вольница южных окраин Руси); 3) бояре-изменники (московская, впрочем, и не только, элита-олигархия).

И эти три «силы» можно рассматривать и в ракурсе «выборщиков», «выборных сил», непосредственно, и как те силы, что стояли за, собственно, соборными выборщиками, за их, условно, спинами.

Каждая из этих сил имела свою специфику. Например, те же бояре-олигархи имели большую знатность, «родовитость», значительные богатства, но, собственно, никакой, сколь-либо значительной, поддержкой, в народе, они не пользовались, так, могли набрать и «закупить» собственную «холопскую массовку», но этого было явно не достаточно на то, чтобы претендовать на обладание значительной «социальной силой».

Замечу сразу, что для победы на «выборах» кандидату, получалось, необходимо было заручиться, более менее основательно, двух «сил».

Итак, пойдём по «кандидатам».

Сперва, как мы знаем, Земский Собор, избирающий царя, отклонил кандидатуры иноземных принцев – Владислава и Карла Филиппа.

Владислав – был «кандидатурой» «российской» элиты-олигархии, вполне сходящейся, в своём «выборе», на нём, потому как он обеспечивал им то, чего жаждала их душенька и на что был «заточен» их мировоззренческий горизонт: иметь в стране, или, хотя бы в своей «родовой вотчине», всё и ни перед кем не нести за то никакой ответственности. Владислав обеспечивал бы им полную «Польшу», т.е. – всевозможные шляхетские вольности, со всеми отсюда вытекающими последствиями обращения народа в сугубое крепостное и холопское быдло; а страну – обрекало на всю ту же, неизбежную тут, смуту, и расползание её, яко лоскутное одеяло «удельных княжеств» и прочих «вотчин».

Разумеется, никого, кроме как данную элиту-олигархию, никакой такой «шляхетский королевич Владислав» не устраивал: ни казаков (у них были свои, более выгодные им, «кандидаты»), ни уж тем более Ополчение, – ибо не для того оно воевало с ляхами и освобождало Москву, проливая свою кровь, чтобы снова заново посадить на престол «королевича Владислава». Так что Владислав никоим образом тут не проходил.

Отпала кандидатура и шведского принца Карла Филиппа. За него стояли ополченцы (по крайне мере, их часть) из Новгорода. Действительно, новгородским олигархам, полагаю, сей Карл Филипп был выгоден по тем же самым причинам, по которым в Москве олигархи «стояли» за Владислава: он, Карл Филипп, тоже из династии «Ваза», а эта династия, по сравнению с теми же Рюриковичами – почитай, никто и «звать их никак», и, потому, почти любой из знатных новгородских элитариев мог «послать» этого «королька» далеко и надолго, – и вот вам всё та же «олигархическая вольность», возвращающая нас к временам Новгородской «республики», в её «домосковский» период; а если уж на престоле в Москве (!) сядет их, «новгородский», «шведский» король! – то уж он точно завсегда будет отстаивать интересы «вольной республики», и новгородское боярство станет «рулить» не только лишь в своём Новгороде, а в самой Москве!

Очевидно, что никто кроме новгородцев за Карла Филиппа в такой ситуации не выступал.[1] Можно предположить, что новгородские олигархи могли бы на этой («шляхетской олигархической») почве сговориться с московскими «коллегами», мол, давайте вместе голосовать за Карла Филиппа, – однако, по-видимому, тут были свои проблемы, связанные с серьёзной включённостью московской изменнической олигархии в польскую шляхетскую сеть, на тот момент противостоящую шведам; и потому сей, в принципе, наверное, возможный «олигархический союз» тогда не сложился.

Другими, «местными» кандидатами на «царское место», обозначились: Фёдор Мстиславский, Иван Воротынский, Иван Черкасский, Иван Романов, Фёдор Шереметев, Дмитрий Пожарский, Дмитрий Трубецкой и Петр Пронский.[2]

Фёдор Мстиславский и Иван Воротынский, как, впрочем, и другие, называемые иными «источниками» представители «семибоярщины», например Иван Голицын (отсутствующий в вышеуказанном списке), были представителями, каждый, одного из знатнейших боярских родов, и хоть их рода, разумеется, вполне были заинтересованы в том, чтобы подобным образом подняться на самых иерархический верх (до «царя»), однако иные, аналогичные, ничем вроде бы не худшие, рода – становились, в таком случае, категорически против: им-то было совсем не резон, чтобы один из них, из оных виднейших родов, эдак чрезмерно (!) поднимался и, тем самым, задвигал их; нет, им, каждому, было выгодней править «боярским образом», благополучно разделив сферы влияния и вотчины промеж собой, имея при этом некоего марионеточного «царя» (вроде «Владислава»). Так что, ни Фёдор Иванович Мстиславский, ни Иван Михайлович Воротынский, ни Иван Васильевич Голицын, ни, тем более, более худородные, но аналогично входившие в «кружок семи бояр», Иван Никитович Романов и Фёдор Иванович Шереметев, или, тем ещё паче, не входившие в оный «кружок» бояре Иван Борисович Черкасский[3] или Пётр Иванович Пронский, очевидно, не могли претендовать на то, чтобы быть избранными в цари, – по той простой причине, что у них просто не было социальной базы, на которую они могли бы опереться: ни казаки, ни земцы-ополченцы никакой особой симпатии к ним не питали, а их собственные «собратья по элите» тоже, в свою очередь, каждый, претендуя на определённые элитные привилегии, отнюдь не горел желанием выдвигать в цари представителей конкурирующего клана.

Итак, из вышеперечисленных кандидатов у нас остаются, реально, два Дмитрия-князя: Трубецкой и Пожарский.

Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, будучи одним из вождей казачества, которое в ту пору, можно сказать, «воцарилось» в Москве, вполне рассчитывал на то, что выберут именно его; и его кандидатура, в этом плане, представлялась, наверное, наиболее сильной; паче учитывая, что Дмитрий Тимофеевич целенаправленно вёл свою предвыборную кампанию, «обрабатывая» соответствующим образом казаков: закатывая для них пиры, раздавая разного рода подарки, давая различные соблазнительные обещания.

А что же князь Дмитрий Михайлович Пожарский? За князем Пожарским стояло Ополчение, земства; и то, что Пожарский дескать не претендовал на царство – это плод пиаровской работы последующих «романовских летописцев»; да, Пожарский, как порядочный и честный человек, вряд ли что горел желанием захватить, всеми правдами и неправдами, престол, – он, действительно, в этом деле полагался на выбор Земли, Собора: если Собор решит, что он должен стать царём – он возьмёт на себя это Бремя и Крест; если же Собор примет иное решение, – ну что ж, Дмитрий Михайлович вполне согласится с этим решением, и будет, столь же честно, верой и правдой, служить новому государю.[4]

Однако дело тут было в том, что деятели Ополчения, освободив Москву, многие из них, не могли вот так и оставаться в Москве, – значительные силы Ополчения разошлись по своим городам и весям. Вернулись к своим родным, к своему хозяйству; а в Москве тем временем стали править бал казаки, – по большей части именно все те, кто совсем ещё недавно был в лагере «Тушинского вора».

И здесь надо сказать ещё вот что: вышеупомянутый князь Дмитрий Трубецкой был атаманом-князем довольно не большой группы казаков (до двух с половиной тысяч), – основная масса же казаков (по разным источникам, от десяти до сорока пяти тысяч) это были отнюдь не «казаки Трубецкого»; иные из них были «от Заруцкого», иные от иных атаманов, коих также собиралось великое множество, и они не очень-то горели желанием «выбирать» Трубецкого.

А кого же хотели видеть на троне казаки?, – главная тогда, по сути, сила в Москве. А вот, как выяснилось, отчего-то, Михаила Фёдоровича Романова («Михаила Фёдоровича Романова Юрьева», «по матерну сродству племянника»).

А, вот, отчего они так восхотели? И откуда, вообще, как-то вдруг, всплыло имя Миши Романова?

Я полагаю, тут дело прежде всего в том, что отцом Михаила Романова был «тушинский» «наречённый патриарх» Филарет – Фёдор Никитович Захарьин-Романов; и в этом «тушинском лагере», где он, Филарет, находился вроде как в плену, в действительности, он играл если не главную, то уж точно одну из главных скрипок; и если Лжедмитрий-Богданка состоял там, в «тушинском лагере», действительно, на положении зиц-председателя, царственного «Фунта», про которого если не все, то все представители элиты уж точно, были осведомлены, что никакой он, конечно, не царевич, а так – лишь «знамя», лишь прекрасное прикрытие вести свою Игру «тушинским» элитариям, в том числе и «пленному патриарху»; а в действительности, реальной властью, авторитетом, в «тушинском» лагере обладал именно сей «пленный» Филарет; и казаки, – большинство которых, пребывавших ныне в Москве, так или иначе подвизались в своё время у «тушинского вора», – наверняка было неплохо обработаны ещё тогда Фёдором Никитовичем в «нужном направлении». – А теперь эта работа должна была принести свои плоды; и она и принесла. Никаких новых Лжедмитриев теперь уже не требовалось; их «эпоха» прошла, их «этапу Смуты» пора было заканчиваться. В этой связи Собор, как само собой разумеющееся, отверг всякую возможность какого-либо «признания» и «маринкиного сына» (якобы сына «царевича Дмитрия», на ту пору со своей мамой и реальным папой (Заруцким) скрывавшихся в Михайлове).

С другой стороны, если обратить внимание на вышеприведённый список кандидатов в цари, то иные из них – в частности, Иван Никитович Романов, Иван Борисович Черкасский были, по сути, из одного элитного клана, а Фёдор Иванович Шереметев из клана также довольно близкого Романовым-Захарьиным. А это – уже вполне возможная сложившаяся элитная «группа поддержки»; ясно, что каждый из них, сам по себе, в «цари» не пройдёт; а вот если им сыграться относительно некоей «третьей» кандидатуры, которая также принадлежит к тому же роду – то их род-клан так или иначе всё одно окажется на самом верху; паче учитывая, что старший в роде Захарьиных на ту пору – Фёдор Никитович Романов (Филарет) находился в польском «плену», и сам претендовать, в силу данного обстоятельства, не мог[5] на царский престол; а вот первым, по очереди, в его роду-клане, получается, стоял его, Филарета, сын – Михаил Романов. И в его отношении, разумеется, и начали играть Захарьины и смежные с ними рода-кланы, актуализируя и катализируя казачью «память» в отношении их «патриарха-вождя» Филарета.[6]

В то же время, у Романовых имеется и вполне «династическое» обоснование претензий выдвижения Михаила Фёдоровича Романова «на царство»: действительно, Михаил Захарьин-Романов является внучатым племянником Анастасии – первой жены Ивана Васильевича Грозного, т.е. вроде как царским родственником, а царь Фёдор Иоаннович приходится, значит, ему дядюшкой. Т.е. он претендует, вполне законно, на царский престол не по отцовской линии, а – по материнской.

Здесь же всплывает легенда якобы передачи в своё время царского скипетра умирающим царём Фёдором Ивановичем – именно Фёдору Никитовичу Романову, но тот якобы вроде как отказался. И Фёдор попытался тогда передать державный жезл его брату Александру, а потом, после отказа того – третьему «романовскому» брату Ивану (тому самому, который ныне являлся одним из претендентов на престол), – тут, при желании, «романовский» список можно продолжать до бесконечности, – но, в итоге, вроде как, по этакой «отказной эстафете», скипетром овладел «злохитрый» Борис Годунов; со всеми отсюда вытекающими «смутными» последствиями…

И вот теперь, значит, получается, Захарьины одумались и милостиво решили всё же поднять и удержать «несчастный» царский скипетр: так уж и быть, мол, мы согласны, пусть правит сын Фёдора Никитовича, внучатый племянник (хотя в «источниках» часто пишут просто «внук») царицы Анастасии Романовны.

Ещё одним, дополнительным, грузиком на весы «избрания» Михаила Романова является, конечно, и то, что его батюшка – патриарх, пусть и «воровской» и лишь «наречённый», но дело признания его, по возвращении из плена, патриархом самым настоящим есть дело времени и оказии. Ну, а «от благодоброго корня и отрасль добрая»!

С точки зрения реальной родовитости, – патриархальной, по отцовской линии, – князья Трубецкой (Гедиминович) и Пожарский (Рюрикович) стояли выше Миши Романова; но всё же их княжеские рода, надо признать, были отнюдь не старшими; так что на чаше «династических» весов они, конечно, были более весомы, нежели худородные Захарьины, – ставшие в «царский ряд» лишь благодаря царице Анастасии, – но всё же ненамного, и, в свою очередь, уступали иным из представителей той же «семибоярщины».

И тут я бы ещё на такой нюанс обратил внимание. То, что случилось на Руси в Смутное время, действительно, можно назвать «революцией» в буквальном значении этого слова; а именно: «проворот назад» (лат. revolutio – «проворот назад», «круговорот», «откат назад»). Ведь с чего началась, собственно, Смута? – С «династического убийства»: был убит (в июне 1605-го г.) Фёдор Борисович Годунов, законный, в принципе, государь, убит со своей матушкой – Марией Григорьевной Годуновой. И после этого и пошли вереницей, в полном своём фаворе, Лжедмитрии и прочие «претенденты на трон». И ведь прежде всего упрёк Годуновым со стороны их убийц и недоброжелателей и состоял в том, что де Годуновы не «царского роду»; ну и? – что в итоге?

«Худородного» Фёдора Годунова сменил такой же «худородный» Михаил Захарьин-Юрьев-Романов. Фёдор Годунов был племянник царицы Ирины, – жены царя Фёдора Ивановича; а Михаил Романов – вообще, лишь внучатый племянник царицы Анастасии, – жены царя Ивана Васильевича Грозного. Это с точки зрения «рода». А с «личного» ракурса? – тут дела-то обстоят ещё хуже: Фёдор Борисович Годунов даже летописными своими недоброжелателями обыкновенно изображается человеком образованным и разумным (откровенно лживый чёрный пиар в этом отношении оставим в стороне); а уж то, как он, ещё совсем юнец, дрался за свою матушку и за свою жизнь со здоровыми мужиками, пришедшими его убивать – это тоже говорит о многом. А что Миша Романов? – Недоросль, маменькин сынок; забит-задавлен маменькой, постоянно при ней, но, в то же время, сложно представить, чтобы он вот так же стал за неё драться, как его, почитай, сверстник, Фёдор Годунов.

«Шило на мыло» поменяли, получается? В лучшем случае.[7] И стоило ради этого страну в Смуту ввергать?

Да, впрочем, Смута с избранием Михаила Фёдоровича Романова на Руси и не завершилась. Завершилась, наверное, лишь её самая острая и «тёмная» фаза; теперь стало как-то полегче; порядку стало побольше; да и перспектива какая никакая забрезжила; царь на русской земле, вроде бы, наконец (!), появился. И как-то всё стало, – наметилась такая тенденция, – входить в свою колею. Хотя, повторюсь, собственно, Смута на этом не закончилось; страну трясло ещё довольно долго; а если, вообще, смотреть вдаль, «перспективно», то Русь входила в то, что потом назовётся «бунташным веком».

Однако вернёмся к «избранию». Основными кандидатами, казалось бы, должны были остаться два Дмитрия – Пожарский и Трубецкой;[8] однако в дело вмешались… казаки. Казаки, в ту пору господствовавшие, по сути, в Москве, выкрикнули своего «кандидата» – Михаила Романова, – и понесли это имя кличем: по городу и на Собор; Земской Собор, повторюсь, к тому времени, уже достаточно долго заседал, но никак не мог прийти к единому решению; и казаки, в сущности, принудили Собор проголосовать, почти насильно, за Михаила Романова; а потом – аналогично, заставили всех бояр и прочий люд целовать крест новоизбранному (пусть и заочно) государю. Вполне вероятно, что под это дело им удалось даже блокировать князя Пожарского на его дворе; аналогично «жёстко» они обошлись и с иным кандидатом – Дмитрием Трубецким.

Разумеется, вся эта ситуация, – принуждение казаками голосовать за кандидатуру Михаила Романова, – оказывалась приемлемой и для «первой силы», сиречь бояр-олигархов: потому как Михаил Захарьин – юнец, от него ждать особых «репрессий», разбирательств относительно массового боярского предательства в Смуту, не приходилось; а что род-клан Захарьиных при этом как-то поднимался особым образом – так это ещё, может быть, и ненадолго, ибо глава клана – Филарет – покуда был в плену у ляхов, а местные его родственники – не так уж и сильны, и с ними, так или иначе, можно было бы договориться, тем паче этот Миша Романов, как и его местные родственники, тоже «целовали крест» Владиславу, тоже продавали и предавали Родину, так что, почитай, он такой же, как и мы, и ему нам нечего, в этом отношении, предъявить!, и мы всегда можем уличить его в том же самом («измене»).

И потому бояре-олигархи особо и не стали противиться данному «избранию»: авось и нам чего перепадёт.

И ведь, действительно, впоследствии, перепало.

А вот если бы на царский трон был возведён князь Дмитрий Пожарский, то, несмотря на весь довольно добрый и благородный характер князя, всё одно, мало ли, от него вполне можно было бы ожидать определённых «репрессий» и разбирательств; и кое-кому из бояр, возможно, пришлось бы расстаться со своими изменническими головушками. А оно им надо? Нет, конечно. Посему, московские бояре-олигархи оказались вполне рады тому, что Пожарский остался «задвинут». Так же как и Трубецкой, – аналогично, с их стороны, вызывающий некоторые опасения; мало ли. Пусть уж лучше Миша Романов…

Так казаки перетянули на себя «соборное решение».[9] Такое вот «народное единство».

Любопытно упомянуть, что подобное, «неожиданное», поражение «на выборах» произвело на одного из кандидатов – Дмитрия Трубецкого особо гнетущее впечатление, – ибо он-то был, наверняка, уж уверен, что казачки, столь им прикормленные, изберут именно его, а они, вона как, променяли его на какого-то мальчишку, Мишку Захарьина! – от чего князь Дмитрий Тимофеевич впал в тяжёлую депрессию, если не сказать больше: «лицо почернело» и «впал в недуг»…

P.S. Впрочем, хочу оговориться, здесь, вот о чём. Дело это давнее; «проехали», как говорится. Романовы, так пусть будут Романовы. Пусть и не совсем, скажем так, честно, эти «выборы царя» и случились. История поросла былью. Будем уважительно относиться к данной династии.

Надо только всё это («выборы») помнить и понимать, – дабы суметь рассмотреть те же самые грабли, ежели, вдруг, нас ждёт нечто подобное, скромно лежащие в траве-мураве на газоне…